Сжившийся за долгие годы со своим, как он его мысленно называл, Иоганном, Карл болезненно переживал высокомерное прусское чванство породистого офицерства и грубые солдафонские замашки эсэсовцев, для которых ни сам Штраус, ни его музыка, ни вся мировая культура ничего не значили и существовали лишь для того, чтобы служить фоном для самодовольных рож в черных мундирах с черепами на рукавах.
Потом наступили времена совсем мрачные. В страшной бойне, развязанной Гитлером на востоке, погиб единственный сын Альберт. Заболела и иссохла от горя Клара. Желающих сфотографироваться рядом со Штраусом не стало. И если бы не фотографии для документов, то пришлось бы совсем закрывать дело.
Теперь пришли русские. Сегодня впервые Карл рискнул выйти на свое место с аппаратом и треногой. Война войной, а жить надо. Как поведут себя большевики? В раздумьях Карл не заметил, что у подножия памятника остановились русский солдат с аккордеоном и матрос с обожженными руками и эмалевой Красной Звездой на груди.
– Вот он, твой Штраус, не будь я Генка Тюменцев, – бросил через плечо своему попутчику рыжий солдат, прилаживая на груди аккордеон: парам, парам, парам па-па...
«Сказки венского леса»! – дрогнула струна в груди старого фотографа. – Человек, знающий Штрауса, не может быть варваром!..» И какая-то сила толкнула его навстречу этим русским:
– Господин матрос желает сфотографироваться?
– Я, я, – понял его Александр, увидев аппарат на треноге.
Накрывшись черным фартуком и наводя резкость, Карл увидел на матовом стекле камеры, как этот суровый русский матрос снял свою шапку с лентами и поклонился памятнику. Такого старый фотограф еще никогда здесь не видел! Откинув фартук камеры и протирая заслезившиеся глаза, он воскликнул срывающимся старческим голосом:
– Геноссе! Я сделаю вам снимки бесплатно! Скажите, куда доставить!
На следующий день на КПП базы бронекатеров подъехал на стареньком велосипеде седой австриец и, толкая под нос часовому пачку отличных фотографий, настойчиво просил пригласить господина Александра Трушина. Вызванный вахтенный начальник вежливо проводил гостя к командиру отряда, молодому капитан-лейтенанту, который, учтиво выслушав старика, без помощи переводчика поблагодарил фотографа и заверил, что фотографии попадут по назначению. Уже уходя, Карл увидел в углу на столе пачку связанных тесемкой писем и матросскую бескозырку, в которой профессионально цепкий глаз фотографа-художника безошибочно опознал ту самую, что была снята накануне перед Штраусом. И что-то закололо и опустилось в сердце старого мастера, словно он повторно получил извещение о гибели на войне сына...
А спустя месяц в школу далекого северного поселка пришло письмо, которым командир отряда бронекатеров извещал молодую учительницу, что ее друг старшина Александр Трушин геройски погиб при разминировании акватории венского речного порта.
С приложенной к письму фотографии, слегка облокотившись на пьедестал памятника Штраусу и смущенно улыбаясь, смотрел на Валентину матрос, держа в руках бескозырку, на которой можно было различить стертые буквы «Дунайская флотилия».
А еще позже, с парохода «Карл Либкнехт», следующего в Вартовск, забежал на минутку в школу демобилизованный танкист Генка Тюменцев, чтобы передать доставленную из самой Вены грампластинку «Парам, парам, парам па-па...».
Тихий, но настойчивый стук в двери помешал дальнейшим воспоминаниям старой учительницы, и фотографии пришлось отложить, чтобы посмотреть, кого это к ней занесло под вечер.
Оказалось, что на крылечке неуверенно топчутся ее бывшие ученики Николай и Петруша Гордеевы.
– Здравствуйте, Валентина Федоровна, – начал Петруша.
– Здравствуйте, – присоединился Николай.
– Здравствуйте, ребята, заходите, – пригласила учительница.