— С лампочками понятно: там используются редкие металлы, которые у них из руды выделяют какие-то микробы. Хотя возможно и это всего лишь дезинформация, но она хотя бы похожа на правду. По крайней мере наши химики так и не поняли, каким образом изготавливаются компоненты таких ламп. У нас — я имею химиков и физиков, занимающихся этим в университетах — пока с трудом получается сделать светодиоды, свет от которых с трудом можно разглядеть лишь в сумерках, и кое-кто предполагает, что русские каким-то образом приручили каких-то микробов чтобы получать подходящие структуры. И снова мы встречаемся с той же русской секретностью: мы до сих пор не знаем, не только как, но и где русские делают эти лампы — а ведь они их делают многими миллионами! Десятками миллионов!
— Зато тебе удалось выяснить, где они делают свои вычислительные машины.
— А что толку! Да, они их делают на московском заводе, у которого на вывеске при входе написано «Московский завод счетно-аналитических машин». Но у нас не получается даже зайти в дверь, возле которой находится эта вывеска. Мы подготовили идеального агента, который пять лет проучился в русском университете, стал достаточно крупным комсомольским работником. Но когда он сунулся на этот завод… Да, мы заранее знали, что людей на подобных предприятиях проверяют по несколько месяцев, и были к этому готовы. Он был готов — но мы абсолютно не были готовы к тому, что агент просто исчезнет. Пять лет работы насмарку! И наши аналитики не могут даже понять, что было сделано не так.
— Ладно, давай вернемся к русским спутникам.
— Давай. Мы проверили слухи, распространяемые норвежцами, и пришли к выводу, что русские просто поиздевались над ними. Скорее всего, на спутнике просто стоял магнитофон или даже простой ретранслятор, вот они и решили, что в спутнике сидит русский летчик. Это полный бред, причем бред вдвойне, поскольку эти чертовы радиолюбители утверждают, что «голос со спутника» был вообще женский. Ты же не думаешь, что они постеснялись бы на весь мир объявить о запуске в космос русского астронавта? Вдобавок — и мы получили информацию уже из трех источников — в их Академии наук биологи только разрабатывают проект запуска в космос животных. Насколько мы выяснили, собак.
— А мы пока даже мышь вывести не можем. Флот уже трижды пытался запустить аппарат весом в два десятка фунтов… пришлось приказать запретить показывать эти фейерверки по телевидению, а то в Европе даже паршивые бельгийцы и голландцы издеваются над нами: на прошлой неделе там открыли тотализатор со ставками на то, сколько еще ракет они взорвут.
— А что армия со своими немцами?
— Немцы обещают, что доведут проект А9/10 к следующему лету и смогут запустить в космос тысячу фунтов. Не на орбиту, но хоть что-то. А на орбиту — если успеют сделать еще одну ступень — фунтов сто. NASA объявило конкурс на разработку более мощной ракеты, но здесь результата ждать минимум года два, так что если мы не узнаем хотя бы чем русские свои ракеты заправляют…
— Они же не скрывают: керосин плюс кислород.
— И им можно верить? Макдоннел пытался сделать такой двигатель, и возникло столько проблем! В университете Сент-Луиса произвели какие-то расчеты и сообщили, что сделать достаточно мощный двигатель на керосине с жидким кислородом невозможно: температуры слишком разные, невозможно обеспечить устойчивое горение…
— Я не физик.
— Перевожу на человеческий язык: у них все опытные двигатели взорвались.
— Но в стране не одна компания занимается двигателями.
— Другие даже пробовать не захотели.
— Я, конечно, не специалист по ракетным двигателям, но могу предположить, что… им предложили слишком мало денег. У нашего французского друга не было ядерной энергетики, но он предложил денег достаточно — и у него уже заканчивается в постройке третий реактор. А теперь он запустил программу создания бомбы…
— Это точно?
— Во Франции мы не встречаем таких проблем, как в России. И деньги французы любят, очевидно, гораздо больше: им есть куда их тратить.
— Когда мне принесешь материалы по ядерной программе де Голля?
— Уже принес. Я же не могу приходить в Белый дом исключительно с плохими вестями. А так хоть тут что-то хорошее. Я хочу сказать, что мы по программе де Голля знаем все, и дальше будем все знать. А про Россию… только, что можем…
Глава 35
Когда Таня открыла глаза, первым делом она поинтересовалась:
— И где это я?
— В центральной больнице Акмолинска, — ответила сидящая радом с ее кроватью доктор Оля Чаплыгина.
— А ты почему здесь?
— А потому что меня товарищи из МГБ вытащили среди ночи из дому и сюда привезли. Сказали, что ты… сказали, что ты немножко разбилась. Так что я со всеми регенератами и попала сюда, но, вижу, моя помощь тебе не требуется. Я только одного понять не могу: откуда у тебя такие гематомы буквально по всему телу… были? Такое впечатление, что это не ты с самолета выпала, а самолет на тебя упал.
— Если будешь падать с самолета, то падай в воду: синяки будут не только снизу, но и сверху. Это полезный совет я даю.
— Обязательно воспользуюсь. Тебе еду принести? Что-то ты какая-то похудевшая.
— Ну, борща бы я сейчас навернула, который Никитишна варит…
— Тут тоже неплохой делают, я сейчас скажу, чтобы принесли.
— Да я сама схожу…
— Не сходишь, там возле палаты суровые товарищи никого никуда не пускают, кроме меня и Байрамали Эльшановича.
— А он здесь зачем?
— Вообще-то, как я поняла, он же тебе отец приемный. А еще Иван Михайлович тоже здесь, но его к тебе не пускают… здравствуйте, Лаврентий Павлович, — Оля подскочила, увидев входящего в палату Берию. И, по его кивку, из палаты испарилась.
— Так, Фея, и что это было? Ты же говорила, что приземлишься без проблем, а тебя нашли через сорок минут после приземления черт знает где. Хорошо, что ты на грудь записку приколола о том, что жива, прост спишь после приема препарата — а то наверняка кто-нибудь уже и Сталина известил бы о твоей безвременной кончине.
— Я обещала, что вернусь живой. А перегрузку в двадцать четыре «g» даже я могу выдержать просто не померев. Но и не померла.
— Ага, вот уже больше суток в себя приходишь…
— Уже пришла, через два для буду как новенькая. Зато у нас уже три навигационных спутника в работе, еще немного — и специзделие супостату мы сможем в форточку положить. А попутно, кстати, и самолеты в воздухе водить с точностью до двадцати метров. Причем автоматически, а лет через пять, когда всю Землю снимем в деталях, исключим столкновения в горами в тумане и прочие подобные бяки.
— Это я уже слышал. Но насчет «еще немного» — это ты, боюсь, погорячилась. Насколько я помню, нам нужно еще двадцать один спутник поднять по минимуму, по сто миллионов за штуку… Я совершенно не уверен, что страна твои хотелки потянет по финансам.
— Потянет. У нас уже пять спутников и так уже практически готовы, а потом… вы помните, что Иосиф Виссарионович говорил о воодушевлении всего советского народа, которое само возникнет после полета нашего человека в космос? Я тут подумала… подготовительный полет Гагарина можно будет и в прессе нужным образом осветить.
— Когда планируешь?
— Я планирую? По-моему, это ваша работа — планировать. Я только вне плана, дерьмо зачищаю… в которое сама же и вляпалась. Но данные для планирования дам: у нас сейчас два корабля, первый уже почистили, теплозащиту новую поставили. Автоматику, думаю, к марту долижут, пару тестовых пусков — и где-то в апреле можно будет приступать и к пилотируемым полетам. Если к весне третий корабль доделают, то где-то раз-два в месяц можно будет и людишек на орбиту гонять…
— Опять ты к людям без уважения, а ведь они…
— Я — врач, я людей не уважаю, а лечу. То есть уважаю, конечно, сама бы я ничего сделать не смогла…
— А говорила, что в одиночку даже бомбу сделать смогла бы.
— Нет, я не говорила слова «в одиночку». Я смогла бы людей обучить, которые мне бы ее сделали, но это заняло бы минимум полвека. А сейчас, благодаря тому, что вы все — я имею в виду всех советских людей — сделали, мне хватило уже… да, всего тринадцать лет хватило. И не на одну бомбу, а вообще на всё. То есть на всё, что вы успели сделать, в той части, где я просто подсказывала кое-что.