Биржа объявила, что акции упали на шесть процентов.
Собрание сотрудников оппозиционной печати, состоявшееся в редакции газеты «Насьональ», приняло коллективный протест против ордонансов, объявив их незаконными.
Бурные митинги и демонстрации произошли в Пале-Ройяле. Демонстранты скандировали:
— Да здравствует конституция! Долой министров!
Поздно вечером, возвращаясь из оперы, Полиньяк едва спасся от преследовавшей его толпы.
Впрочем, все это была лишь прелюдия. На следующий день лозунги изменились, Вместо «Долой министров!» стали кричать «Долой Бурбонов!».
Утром 27 июля большинство типографий оказались закрытыми. Отряды жандармов громили редакции прогрессивных газет и разбивали печатные станки. Рабочие-печатники, увлекая за собой трудящихся других специальностей, растекались по улицам. Повсюду воздвигались баррикады. Произошли первые схватки с правительственными войсками.
Командующим войсками в Париже король назначил Мармона. Это был самый ненавистный из генералов, запятнавший себя грязной изменой Наполеону в период «Ста дней». Его назначение лишь подлило масла в огонь.
Полиньяк объявил город на осадном положении. Однако он старался успокоить короля. «Мой долг, — писал он в Сен-Клу, — сообщить, что слухи, распространяемые сеятелями паники, сильно преувеличены. В сущности, все сводится лишь к простому волнению. Если я ошибаюсь, то готов ответить головой вашему величеству».
Господин Полиньяк зря трудился. Голова всей монархии Бурбонов держалась на своем дряблом теле еще менее прочно, чем его собственная.
Карл X отнесся с полным доверием к словам своего любимца. В Сен-Клу царила обстановка беззаботности. Ни один из параграфов дневного придворного ритуала не был отменен; в полдень король отправился на обычную прогулку, затем забавлялся с внуками, а вечером играл в карты. Партия виста проходила за столом, поставленным как раз против балкона, с которого были видны вспышки зарева в Париже и доносился звук набата.
Но король делал вид, будто ничего не замечает.
В ночь с 27 на 28 июля к восстанию примкнули тысячи новых участников: рабочие и ремесленники, отставные солдаты и офицеры, бывшие карбонарии и студенты Политехнической школы. К ним присоединилась и часть бывших национальных гвардейцев, сохранивших свое оружие.
Улицы пересекали сотни баррикад, сооруженных из булыжника мостовых, опрокинутых телег, мебели, бочек, срубленных деревьев. Повстанцы овладели Арсеналом, Ратушей и собором Парижской богоматери. На башнях развевались трехцветные знамена революции.
В этот день Мармон писал королю:
«…Это уже не волнение, это революция. Ваше величество немедля должны принять меры для успокоения народа. Честь короны еще можно спасти: завтра, боюсь, будет поздно…»
Письмо осталось без ответа.
Главнокомандующий сделал попытку провести контрнаступление. Четыре колонны были двинуты против площади Бастилии и Ратуши. С великим трудом преодолев завесу из всевозможных предметов, бросаемых на их головы из окон и с крыш, солдаты овладели несколькими баррикадами и разобрали их. Но это была детская забава: едва войска прошли, баррикады выросли снова…
К вечеру Мармон потерял две с половиной тысячи солдат — треть своего войска. Несколько полков целиком перешли на сторону повстанцев.
Когда, в полном отчаянии, генерал вновь написал в Сен-Клу, он получил ответ: «Держаться и ждать приказаний завтра».
Но «завтра» уже не было.
29 июля повстанцы взяли Лувр и Тюильри.
Лишь тогда осознали в Сен-Клу серьезность положения.
В три часа дня Карл X подписал отмену ордонансов и дал отставку Полиньяку. Его уполномоченные отправились в Париж, чтобы известить об этом население столицы. Однако вскоре они вернулись. Глава делегации д’Агу, обращаясь к королю, произнес только одно слово, то самое, которым накануне Мармон закончил свое письмо:
— Поздно!..
Да, монархии Бурбонов было поздно, слишком поздно бить отбой. Революция одержала полную победу. И не для того проливали кровь повстанцы, чтобы прощать ошибки и злодейства врагам.
Карлу X оставалось лишь отречься от престола и вместе со своими присными бежать из Франции.
Но логика событий была такова, что воспользовались ими совсем не те, кто их творил. На баррикадах умирали рабочие, а плодами их победы насыщалась буржуазия.
Власть сосредоточилась в руках кучки крупных финансистов, вожаком которых был прежний благодетель Сен-Симона банкир Лаффит. Вооруженные силы революции возглавил престарелый Лафайет, соратник Сен-Симона по Американской войне, а затем неудавшийся генерал первой французской революции. Именно эти двое сделали все возможное, чтобы протащить на освободившийся престол одного из своих.