Отсюда первый вывод: это не тот пятидесятилетний Сен-Жермен, которого родственник Рамо мог видеть в Венеции в 1710 году.
Наш взявшийся из ниоткуда герой всегда выбирает себе имена с аристократическим звучанием и непременно с титулами: князь, граф, шевалье. Это отличительная черта мифоманов, людей обычно невысокого, во всяком случае не благородного по крови происхождения. В этом распознается желание реванша, и думаю, что даже без излишних спекуляций тут можно обнаружить признак мучительного унижения, перенесенного в юности или в детстве.
Самое настойчивое из его притязаний, выдвинутое в конце жизни, в 1777 году, как истинная правда, состояло в том, что он якобы является первым из троих сыновей Ференца II Ракоци, князя Трансильвании, и некоей девицы Текели. Однако Ференц II Ракоци, вождь венгерского восстания против Австрийской империи, был женат не на девице Текели, а на Карлотте-Амелии фон Гессен-Ванфрид, от которой имел двоих, а не троих сыновей: Иозефа, родившегося в 1695 году, и Георга, родившегося в 1697-м, и еще дочь Карлотту, родившуюся в 1698-м. Обоих сыновей австрийцы держали в плену. Иозеф бежал из Вены в 1794 году, отправился в Турцию, где и умер, а Георг остался в хороших отношениях с австрийцами.
Правда, в одном своем письме герцог Гессен-Кассельский упоминает третьего мальчика, доверенного опеке Гастона Медичи, что наверняка и натолкнуло Сен-Жермена на мысль присвоить себе это происхождение. Увы, известно, что этот последний отпрыск умер в возрасте четырех лет.
Стало быть, принадлежность к роду Ракоци — очередная выдумка. Если у Сен-Жермена и было несчастливое детство, то по другим причинам. А если он и в самом деле был аристократического происхождения, то родовая гордость вынудила бы его сознаться в этом рано или поздно. Даже если он был незаконнорожденным, поскольку бастардов признавали и при королевских дворах.
Отсюда гипотеза, общепринятая историками, — как на то указывает среди прочих «Британская энциклопедия», — согласно которой Сен-Жермен был португальским или эльзасским евреем. Я склоняюсь к португальской версии, поскольку один современник[60] отметил, что он говорил по-французски с пьемонтским акцентом, который, конечно, эльзасцам не свойствен, зато неизбежно наводит на мысль о латинском происхождении. Другой современник, голландец, пишет о нем в 1760 году, что он выглядит как знатный испанец.[61]
Так перед нами появляется юноша, в полной мере испытавший на себе католический антисемитизм, особенно яростный в XVIII веке на испанских и португальских территориях под влиянием святой инквизиции.
Подозрение подкрепляется началом одного текста, приписываемого Сен-Жермену, «Пресвятой Тринософии»:
«Эти строки, уготованные вам в назидание, ваш друг пишет в застенках инквизиции, где содержатся самые гнусные преступники…»
Рукописная копия этого озадачивающего текста, изобилующего цитатами на древнееврейском, иллюстрациями и каббалистическими (в исконном смысле этого слова) знаками, находится в муниципальной библиотеке города Труа. Она не принадлежит руке Сен-Жермена,[62] от которого осталось много писем.
Когда Сен-Жермена спрашивали о его происхождении, он неизменно делался печален, почти слезлив, как об этом свидетельствуют два современника: господин Вульпиус[63] и госпожа де Жанлис.[64] Эта последняя приводит его собственные слова:
«Все, что я могу сказать о своем происхождении, это то, что в семилетнем возрасте я скитался в чаще лесов со своим наставником… и что за мою голову была назначена награда!»
В лесах какой страны? Почему? Когда? И по какой причине он отказывался это объяснять? Может, все это и выдумка, но сквозь нее просачивается некая доля правды, как будет видно дальше.
Незаконно приобретенное богатство
Второй факт, который может прояснить личность Сен-Жермена, — это его богатство.
В самом деле, все без исключения современные Сен-Жермену свидетельства указывают, что он располагал исключительным достатком. Лошади, драгоценные камни, гардероб, слуги — он явно живет на широкую ногу без всяких усилий. Редкий случай среди аристократии того времени: даже владетельные князья страдали тогда от постоянного безденежья и обивали пороги банкиров и ростовщиков. Чтобы соответствовать своему рангу, они закладывали собственные земли и дома. Но, насколько известно, кроме усадеб в Германии и Нидерландах, которые, похоже, служили для Сен-Жермена лишь убежищем и были им приобретены намного позже его появления на международной сцене, других земельных владений у него не было. Однако ни один банкир ни гроша не ссудил бы человеку без кола без двора, даже имя чье неизвестно.