Я вынимаю одну из сигарет Карлоса и закуриваю. Дым приятно заполняет легкие. Тело вновь кажется моим. Как будто моим. Я по-прежнему не уверен в окружающем меня мире.
Кто, черт побери, все эти люди на бульваре? Что они тут забыли в день после Рождества? Как мне слиться с этой толпой? В нескольких кварталах отсюда бар, а в нем хороший парень. Он просто делал свою работу. Но пока в его руке находился нож, я не мог думать ни о чем, кроме как о различных способах его убийства.
Меня поражает, насколько я оказался не готов к возвращению; насколько то, что имело значение в Нижнем Мире, здесь кажется странным, неправильным и смешным. Все навыки, которые я там развил, сводились в основном к тому, как заманивать и убивать врагов; а все магические средства, которые изучил или украл, – внезапно оказались слабыми и глупыми в этом ярком чужом месте. Я – обитые сталью ботинки в мире балетных тапочек.
Я докуриваю одну сигарету и тут же подкуриваю вторую. Этот мир намного громче и страннее, чем я его помнил. Но надо прекращать заполошно бегать внутри собственной головы. Пора приступать наконец к делу. «Долго думают только трусы!» – так любила говорить моя первая учительница. А может, это был Люцифер. От любителей читать нотации не скрыться даже в Аду.
Теперь следует сконцентрироваться на том, что по-настоящему важно. Например, на конкретных и безусловных планах по поимке и убийству – желательно самым бесчеловечным способом – шести подлых гадов, укравших мою жизнь. Или подумать о чем-то еще худшем.
Я даже слабею, когда вспоминаю о ней: о женщине, разумеется.
Ее зовут Элис. Она – единственное светлое пятно в моей жизни; единственный человек, на которого мне не плевать. Если бы Небеса что-нибудь значили, она должна была выйти замуж за какого-нибудь тощего гитариста и поддерживать в нем жизнь, перебиваясь на временных работах в этих люминесцентных высотках вдоль Уилшира. Или могла взяться за ум, выскочить за дантиста, приобрести минивэн, наполнить его спиногрызами и растолстеть. Что тоже неплохо. Но ничего подобного не случится. С убитыми женщинами вообще редко случается что-то хорошее. За исключением того, что кого-то, возможно, взволнует, как они до такого докатились.
Интересно, если бы Элис была жива, она смогла бы меня узнать под всеми этими шрамами? Внутри «Бамбукового дома кукол», у входа, висело зеркало, но я не стал в него заглядывать. Продолжая идти по бульвару, я бросаю быстрый взгляд на свое отражение в мутном стекле мертвой витрины. Я стал тяжелее и крупнее, чем был, когда провалился в Ад. У меня наросли мышцы и рубцовая ткань, но по человеческим меркам я по-прежнему выгляжу худовато. Я еще могу узнать грубый контур своего лица, но теперь оно больше похоже на каменное изваяние, чем на живую плоть. Щеки и подбородок будто высечены из бетона, темные глаза похожи на блестящие мраморные шарики, губы – цвета грязного снега. Я словно зомби из фильмов Джорджа Ромеро, за исключением того, что никогда не умирал. Просто провел отпуск в стране мертвых. Неожиданно накатывает желание схватить за горло несуществующего мужа Элис и сжимать его, пока оно не лопнет, подобно воздушному шарику.
От этой мысли я останавливаюсь и замираю на месте.
В первый раз мои фантазии об убийстве распространяются на кого-то вне Круга. Очень глупые и опасные мысли. Это то, что отвлекает меня от настоящей работы и, возможно, убьет. Тогда я вновь окажусь в Аду, и мне нечего будет предъявить в свое оправдание. Насмешки, которым я подвергнусь, будут вполне заслужены.
Это возвращает меня к вопросу на шестьдесят четыре тысячи долларов: почему Веритас повела меня именно таким путем? Не спорю, на знакомой территории оказаться интересно, но поразмышлять я мог и на погосте. Вот почему оно называется «погост». И уж точно мне не нужен был бармен, предлагающий работу и сигареты. С карманами, набитыми деньгами «Брэда Питта», я словно Богатенький Ричи[11] с ножом за голенищем.
Итак, почему я здесь?
Я курю и иду по кварталу, в котором два открытых винных супермаркета, пустой букинистический магазин и мертвый магазин пластинок, а также навсегда закрытый секс-шоп. Пока я размышляю о том, какая х…ня могла случиться с городом, чтобы в нем больше нельзя было держать открытым магазин с порно и самотыками, внутри моего черепа зажигается свет, как в божественной пинбол-машине.
Ответ приходит сам собой. Я знаю, почему я здесь.
Семеня маленькими ножками, ОН сворачивает с Голливудского бульвара на улицу Лас-Палмас, слегка углубляется в квартал и останавливается у здания с вывеской «Max Overdrive Video»[12]. Перед входной дверью он вынужденно жонглирует с минуту – зажимая зубами пакет с пончиками и перемещая стакан с кофе из одной руки в другую. Затем исполняет легкий танец ягодицами, вытягивая из штанов ключи, и открывает дверь в магазин.