Уже очутившись в воздухе, в тридцати тысячах футов над северной Атлантикой, на пути к Вашингтону, он наконец сообразил, что за белый порошок был на пиджаке Хойзера и почему ладонь банкира представлялась на ощупь столь жесткой. Тальк! Сэндсторм ухмыльнулся проходившей мимо стюардессе. Выходит, старый хрыч вовсе не настолько безупречен, как хочет казаться. Впрочем, он тоже человек, а люди есть люди.
Глава 1
Каир
Чарли споткнулся, захваченный врасплох приступом оптимизма, который был навеян гашишем – возник на единое мгновение подобно молнии и столь же стремительно исчез, однако он сумел-таки добрести до будильника и завести его на девять часов, а затем рухнул на кровать и тут же заснул, широко разинув рот и свесив левую руку на потертый, невыразительного цвета ковер на полу. Он проспал всю ночь и едва ли не половину дня, и его не могли разбудить ни звон будильника, ни свист, с каким вырывалось из груди собственное зловонное дыхание.
Вскоре после часа дня ненавязчивое, нерешительное тиканье будильника прекратилось – кончился завод. Чарли пробормотал что-то неразборчивое и перевернулся на спину.
Старая кровать противно заскрипела, пружины натужно застонали. Над постелью поднялось облачко пыли. Чарли кашлянул и открыл налитые кровью глаза, разбуженный необычайной тишиной. Он лениво почесал промежность и обнаружил, что, оказывается, накануне вечером не позаботился снять с себя верхнюю одежду. Чарли перекатился на бок и прищурился: в глаза ударил свет, проникавший внутрь сквозь машрабию – большое окно с витражным стеклом, загороженным вычурной деревянной решеткой. Последняя дробила свет на множество квадратных лучиков, которые затем все же сливались воедино и образовывали на противоположной окну стене ярко-желтый прямоугольник, похожий на творение художника-минималиста. Этот прямоугольник располагался над ржавой чугунной раковиной, в которой громоздилась гора грязной посуды, выступавшая из не менее грязной воды. Возраст окна датировался пятнадцатым веком. Оно позволяло тому, кто находился в помещении, наблюдать за тем, что происходит снаружи, оставаясь незамеченным, то есть подсматривать безо всякой опаски. Чарли проводил у окна уйму времени; он принадлежал к тем, кто ценит уединение, кто предпочитает наблюдение прямому вмешательству в происходящее.
Он снова кашлянул. Пересохшее горло словно обожгло огнем. Слишком много гашиша накануне. Вдобавок чрезмерная доза сладкого испанского бренди, и явный недостаток того и другого сейчас. Собрав волю в кулак, он с трудом уселся и спустил ноги на пол. Голова раскалывалась от боли, во рту был такой привкус, будто он ночь напролет жевал песок.
Чарли пошарил по карманам, разыскал в нагрудном едва початую пачку «Клеопатры», выудил сигарету и чиркнул спичкой. Та, естественно, зашипела, но зажечься и не подумала.
Он кинул ее в раковину и взял другую. Вторая спичка сначала испустила клуб едкого дыма, а затем вспыхнула. Чарли сосредоточился и ухитрился прикурить и не поджечь при этом самого себя. Он глубоко затянулся и облегченно вздохнул.
С улицы донеслись оглушительный ослиный рев и громкие крики.
Чарли подковылял к раковине, повернул кран, постарался, насколько у него получилось, смыть ржавчину, затем нагнулся, словно переломился пополам, и принялся жадно пить. Та вода, которая не попадала ему в рот, с бульканьем утекала в сливное отверстие, и это зрелище оказало на Чарли нежелательное, но вполне объяснимое воздействие: его желудок взбунтовался, однако довольно быстро успокоился. Чарли подобрал видавший виды алюминиевый котелок, проверил, нет ли внутри утонувших насекомых, а потом, удовлетворенный результатами осмотра, налил в котелок воды и поставил его на портативную газовую плиту с двумя горелками. Как ни странно, несмотря на то, что каирская система газоснабжения функционировала чуть ли не с конца прошлого века, жителям многих районов города до сих пор приходилось пользоваться газовыми баллонами.
Чарли зажег горелку от сигареты. Осел закричал снова, после чего раздался глухой стук. Чарли подошел к окну и выглянул наружу. На узкой грязной улочке кишмя кишели люди – торговцы, разносчики, просто прохожие. Вокруг несчастного осла и его владельца, высокого, сурового на вид араба, облаченного в бледно-голубой жилет поверх бурой галабы, собралась толпа зевак. Араб, по всей видимости, занимался сбором металлолома. Во всяком случае в тележке, которую тащил осел, валялись как попало ржавые детали автомобильных корпусов, самые разные бытовые приборы и даже нечто, подозрительно смахивавшее на часть древнего печатного пресса, – словом, множество металлических обломков зачастую откровенно непонятного назначения. Короче говоря, араб вкупе с ослом и тележкой представлял собой передвижной склад запчастей. В настоящий момент никакого передвижения не наблюдалось, поскольку осел заупрямился и встал, как вкопанный. Толпа, разумеется, была на стороне животного. Вооружение осла составлял непреклонный нрав, тогда как араб был вооружен помелом, которым и охаживал по выступающим ребрам своего чересчур возомнившего о себе товарища. Осел надрывно кричал и скалил зубы цвета старой слоновой кости.
Чарли выпустил в потолок струйку дыма. Между тем вода в котелке закипела, и комнату заполнил веселый свист.
Чарли вернулся к плите, выключил газ, вылил половину содержимого котелка в деревянную посудину, а в то, что осталось, засыпал щепотку цейлонского чая. Потом снял с себя взятые напрокат брюки и пиджак, расстегнул рубашку, манжеты и воротник которой были черными от грязи. Он осторожно принюхался, и в ноздри ему ударил запах страха и отчаяния: когда Чарли работал, пот катился с него буквально градом, так что к концу вечера, покидая сцену, он промокал практически насквозь. Чарли скатал рубашку в узел и сунул под мышку, затем налил чай в чашку с отбитым ободком, украшенную изображением сочных роз, пригубил, подул и закурил вторую за день сигарету.
С улицы по-прежнему доносился стук, однако осел замолчал. Чарли стало любопытно, и он возвратился к окну. Оказалось, животное сидит на мостовой, прижав уши и вывалив язык. Араб обрушил помело на морду осла, точно промеж глаз. Осел вскочил, взревел дурным голосом и повалился на бок, увлекая за собой тележку. На мостовую посыпался ворох железа. Зеваки с хохотом разбежались по сторонам. Копыта осла забарабанили по борту тележки и по металлическим обломкам, которые отлетели от ударов кто куда. Лиловый язык животного коснулся камня мостовой. Потом осел содрогнулся всем телом – и затих навсегда.
Пар от чашки с чаем, поднимаясь к потолку, окрашивался поочередно красным, зеленым и голубым, в тон витражам, занимавшим верхнюю часть окна. Чарли опорожнил чашку, налил себе еще, прихватил деревянную посудину с кипятком и направился в крошечную ванную. Он заткнул ванну пробкой, вырезанной из ветки акации, и открыл на полную кран горячей воды. Послышалось утробное бульканье; несколько секунд спустя из крана закапала тепленькая водичка цвета сильно разбавленной «фанты». Ожидая, пока ванна наполнится, Чарли окунул в кипяток мыло местного производства и принялся намыливать подбородок. Убедившись, что дальше щетина уже не размягчится, он потянулся за бритвой и зеркальцем.
Бритье затянулось, поскольку рука у Чарли дрожала; к тому же лезвие было совершенно тупым. Бреясь, Чарли изучал в зеркале собственное отражение. Ему показалось, что лицо у него какое-то не такое, иное, чем обычно. Наконец с бритьем было покончено. Чарли завернул кран. Воды в ванне набралось дюйма на три или четыре. Он закурил третью сигарету и влез в ванну. На поверхности воды немедленно образовалась тонкая пленочка неприятного желтоватого оттенка. Чарли откинулся на спину, положил под голову рубашку и закрыл глаза…
Он прожил в Каире чуть меньше двух лет. Квартира в старом городе, которую ему удалось снять и за порядком в которой он категорически не желал следить, была удивительно дешевой даже по здешним меркам. В районе не было туристических достопримечательностей, а потому сюда сравнительно редко заглядывали патрули, что устраивало Чарли на все сто. Когда-то он сам был туристом, но то происходило в незапамятные времена и продолжалось совсем недолго. Его визу объявили недействительной через тридцать суток после того дня, как он появился в Египте, а срок действия паспорта закончился два месяца спустя. Теперь Чарли был человеком сомнительных занятий; вдобавок до недавних пор он не имел цели в жизни.