— Черт бы их всех побрал! — ругался он. — Черт бы побрал этого Мусо, Акара и всех прочих, кто развлекается, отравляя мне жизнь! Только-только все стало налаживаться...
Это было, вне всяких сомнений, самое счастливое время в его жизни, и теперь тяжело было признать, что оно так внезапно и трагично закончилось, но канарец перенес уже достаточно страданий, и горький опыт не позволял ему тешить себя надеждой, что все останется по-прежнему.
Пакабуи были, несомненно, мирным и гостеприимным народом, но при этом глубоко суеверным, а потому весьма вероятно, что очень скоро они обвинят в случившемся рыжего вонючего чужеземца.
— Боюсь, мое счастливое будущее пошло прахом, — сказал он себе. — Вопрос лишь в том, куда теперь держать путь.
Сьенфуэгос лег на спину, глядя в небо, по-прежнему безмятежно-чистое, без единого облачка. Спустя два часа он с изумлением обнаружил, что все это время крепко проспал, несмотря на серьезность свалившихся на него проблем. Единым махом он вскочил на ноги и встряхнулся, что всегда помогало собраться с мыслями в самых неблагоприятных обстоятельствах.
Кимари и Аяпель по-прежнему сидели там, где он их оставил. Сьенфуэгос подошёл к ним и беззаботно воскликнул:
— Я ухожу!
— Почему?
— Потому что пакабуи наверняка захотят меня убить.
— Это же бред! — заявила Аяпель. — С чего бы им тебя убивать?
— За то, что я хотел украсть яиты, и Мусо разозлился и заставил землю трястись.
— Но это же не так!
— Я знаю... И вы знаете. Но пакабуи не знают, и потому поверят в это, — он улыбнулся, словно это была шутка. — Они будут искать меня и оставят вас в покое. Даже больше! Вы завоюете славу.
— Хочешь сказать, что мы должны солгать собственному племени?
— Я просто хочу помочь вам выбраться из трудного положения, — он присел перед ними на корточки и ласково посмотрел на сестер. — Я так вам благодарен. И знаю, как ни тяжело сейчас, потом вам будет еще труднее. Куда вы пойдете? Кто о вас позаботится? — он ласково коснулся руки Кимари. — Самое лучшее, что я могу для вас сделать, это сбежать.
— А если тебя схватят?
— Пакабуи? — засмеялся Сьенфуэгос. — Они меня и за год не догонят!
— Откуда тебе знать?
— Потому что я хорошо их знаю. Они боятся сельву, им придется ходить кругами целую вечность, но они так и не найдут следов.
— Да хоть бы и так... — произнесла Кимари своим нежным голоском. — Несправедливо, что ты берешь на себя нашу вину.
— Я уже сказал, виноват только я, — твердо ответил канарец. — И я даже выбрал те камни, которые собираюсь унести.
— Врешь! — уверенно заявила Аяпель.
— Откуда тебе знать?
— Потому что я тебя знаю.
— Никто не может опознать вора, пока тот не заберется в дом.
— Я прочитала о тебе всё по той яите, которой ты касался.
— А яита не рассказала тебе, насколько я честолюбив? Что ты знаешь о честолюбии или о том, как порой ведут себя люди моей расы? Этого нельзя прочитать ни по какой яите, — с этими словами он раскрыл ладонь и показал самый большой и красивый изумруд, какой смог найти среди развалин хижины. — Вот, посмотри — добавил он с вызовом. — Теперь ты мне веришь?
Возможно, они ему не поверили, но он не оставил им времени для раздумий и сомнений. Нежно поцеловав на прощание обеих, канарец прыгнул в воду и поплыл, отдавшись на волю течения.
Чуть позже, бросив последний взгляд на остров, где был так счастлив на протяжении этого недолгого времени, он ухватился за плывущее бревно и отправился в длинный путь, зная, что никогда не вернется.
Покинув широкое озеро и оказавшись в русле реки, он почувствовал себя одной из тех перепуганных обезьян, которых подземные толчки неожиданно сбросили в воду, и теперь животные, промокшие насквозь, дрожа, словно в горячке, отчаянно цеплялись за плавающие в воде стволы поваленных деревьев, не смея даже подумать, чем же кончится неожиданное и опасное плавание.
С наступлением темноты он присмотрел себе убежище на маленьком пустынном пляже, окруженном густым непроницаемым подлеском. Здесь он внезапно обнаружил, что жалкую набедренную повязку унесла вода, и почувствовал себя несчастнейшим из людей — голым, босым, голодным, безоружным, совершенно потерянным и весьма вероятно преследуемым по пятам разъяренными туземцами, на которых вдруг обрушился гнев неведомых богов безымянного континента.
И в довершение всего ему отчаянно не хватало Кимари и Аяпель.
Любой другой на его месте давно бы сошел с ума от отчаяния, которое всегда охватывает несчастных, заблудившихся в раскаленных песках, вечных льдах или непроходимых джунглях, но канарца Сьенфуэгоса уже ничем нельзя было испугать; напротив, тысячи несчастий закалили его душу, и теперь ему не страшны были никакие невзгоды, ведь он знал, что сможет с ними справиться.