Разнорабочим на комбинате доставалось хуже всех. Бригада состояла из людей без профессиональной подготовки, и им поручали всякую случайную работу, которая была в то же время самой тяжелой и опасной. Когда бригада утром выстраивалась возле одного из корпусов, это походило на смотр представителей разных стран, только представителями были не дипломаты, а обыкновенные труженики. На одной из «поверок», когда пришло восемнадцать человек, было представлено семнадцать национальностей.
От своих товарищей Тур услышал про страшные несчастные случаи, происходившие на комбинате. Однажды с лесов в тигель с расплавленным свинцом упал рабочий. От него ничего не осталось. В другом цехе на головы рабочих из-под крыши свалилась высохшая человеческая рука. Но пожалуй, всего страшнее звучала история про подсобного рабочего, прикорнувшего в шахте, которую было велено замуровать. Каменщики не заметили его и продолжали работу. Когда отверстие заложили, рабочего уже никто не мог услышать. Его долго разыскивали, но загадочное исчезновение объяснилось лишь много времени спустя, когда нашли его останки.
С первого дня Тур старался изображать опытного работягу. Он хорошо запомнил, какими глазами смотрели на чужака в очередях перед биржами труда. Чтобы то же самое не повторилось здесь, Тур завел перемазанные краской и известкой штаны из толстого зеленого материала, пятнистую кепку, рукавицы и подержанный ящичек для завтрака. С трехдневной щетиной на щеках, сдвинув кепку на затылок, он вышел на работу. Увидев новичка, мастер остановился, смерил его взглядом — и оскалил зубы в улыбке. Тур понял, что разоблачен. Он окончательно убедился в этом, когда мастер долго прощупывал его вопросами, прежде чем послать вместе с двумя другими рабочими на склад.
Склад комбината занимал огромную площадь, и здесь лежала гора старого кирпича — его надо было разобрать и обколотить с него известку и цемент. Пригодные в дело кирпичи аккуратно складывали, а обломки грузили на железнодорожные платформы и увозили. Судя по лабиринту кирпичных башен и штабелей, здесь трудились не один год. Напарники Тура очень ловко скрывались за горами кирпича, чтобы перекурить или вздремнуть. Однажды мастер пришел проверить, как идут дела, и явно остался недоволен итогом. Злобно глядя на Тура, он замысловато выбранился, потом кивнул и бросил:
— Пошли, Мак, получишь работенку получше.
Тур вежливо возразил, что его зовут не Мак. Лицо мастера исказилось от ярости, и он проревел:
— Мне начхать на твое имя! Для меня ты Мак! Понял?
С этими словами он повернулся и пошел. Тур растерянно побрел следом.
«Лучшая работенка» заключалась в том, чтобы вместе с другими загружать здоровенную растворомешалку. Каждому рабочему высыпали в тачку мешок цемента, этот груз надо было вкатить по узким доскам на настил, опрокинуть над растворомешалкой, потом сбежать вниз с пустой тачкой по доскам с другой стороны настила. Темп высокий, зевать нельзя. Даже опытным каталям, знающим все приемы, доставалось нелегко. А для изнуренного Тура, который больше полугода ходил без работы, это было непосильным делом. Снова и снова он пятился и брал разгон, чтобы вкатить тачку наверх, а сзади его осыпали бранью, ведь он всех задерживал.
После шестого или восьмого раза Тур совсем обессилел. Сердце отчаянно колотилось, кровь прилила к глазам, он плохо видел. Следующая тачка сорвалась у него с досок, и весь цемент высыпался. Мастер бесновался. Ему надоел этот молокосос, который, наверное, за всю жизнь ни одного дня по-настоящему не трудился. Катали еще поднажали. С Тура катился пот в три ручья, а остальные только посмеивались.
Каждые четверть часа — перекур. Тур ложился на спину и дышал, дышал полной грудью, пока снова не раздавался крик мастера:
— Ну, пошли!
К концу смены он двигался словно в полузабытьи. Все расплывалось перед глазами, и окрики мастера перестали его трогать. Они доносились будто из другого мира. Наконец кончился рабочий день, и Тура, грязного, измученного, буквально вынес за ворота комбината поток рабочих. Кто-то помог ему забраться в автобус, но, как он ехал, не помнит. Дома он рухнул на диван, и Лив с трудом сняла с него рабочую одежду, так сильно у Тура опухли руки и ноги.
На следующее утро все тело было деревянным, каждая мышца болела. Этот день прошел не лучше предыдущего. Оглушенный усталостью, он считал секунды до очередного перекура, потом валился на спину и старался дышать ровно и глубоко, расслабляя каждый мускул, чтобы побольше извлечь из коротких минут, от которых зависела его жизнь.