Он гнал прочь эти мысли. Сейчас, в разгар войны, когда родные и близкие угнетены оккупантами, не время философствовать. Рассуждать надо в мирное время, чтобы избежать неверных шагов, которые превращают цивилизованных людей в кровожадных дикарей.
Мир подобен гиганту, страдающему от хронического страха войны. И все время прописывается одно и то же лекарство: вооружение. Но доза оказывается недостаточной, чтобы предотвратить очередной приступ, и знахари заваривают еще более крепкое зелье. А суть остается все та же. Гиганта пичкают пушками и взрывчаткой, однако страх не проходит, и каждый новый приступ сильнее предыдущего. Так, может быть, хватит прописывать варварское зелье? Не пора ли применить средства, которые больше отвечают современному развитию?
Тур ни на минуту не сомневался, что союзники выиграют войну. Но долго ли они потом будут жить в мире? Не появится ли новый враг, когда кончится эта война? На Западе всегда изображали Красную Армию как страшную угрозу с Востока. Но когда гитлеровцы вторглись в СССР, печать и радио союзников живо перестроились, красноармейцы тотчас превратились в доблестных воинов, храбрых поборников свободы.
Восемь немецких миноносцев подстерегали конвой возле Алтафьорда, но атаковать не посмели. Зато у входа в Мурманскую губу на огромный караван судов напали подводные лодки. Тур и Рёрхолт стояли в складском помещении в самом чреве авианосца, когда в его корпусе отдался первый взрыв. Друзья пришли сюда, чтобы купить превосходное американское полярное снаряжение взамен того барахла, которым их снабдили в Англии. Слушая глухие взрывы, Тур представлял себе все эти люки, через которые они спускались. Если торпеда поразит авианосец, их немедленно задраят, чтобы корабль удержался на воде…
Все обошлось хорошо. Караван принял бой. На помощь подоспели русские, атака была отбита, и конвой спокойно вошел в Мурманскую губу.
В Полярном Тур получил увольнение на берег. Светя карманным фонариком, он бродил между темными зданиями. Город казался вымершим.
Наконец в одном подъезде он увидел плечистого бородатого человека в полушубке. Вытащив самодельный словарик, Тур спросил, как пройти в уборную. Он на разные лады произносил русские слова, но собеседник не понимал. Тогда Тур показал ему свой «разговорник». Без толку. Бородач оказался англичанином, он бежал из немецкого плена и с помощью своих советских союзников через всю страну добрался сюда.
— Вы им просто улыбайтесь, — объяснил он Туру, — и они все для вас сделают.
На следующий день радистов и всю их аппаратуру перегрузили с авианосца на русский торпедный катер, который был весь в метинах от осколков немецких снарядов. Предстоял шестичасовой переход в мороз, через бурное море до города Петсамо, недавно отбитого у немцев. Иззябший, голодный, Тур стоял на качающейся палубе рядом с угрюмым русским моряком, который поглядывал на него с явным недоверием. Он вспомнил совет англичанина и улыбнулся. Русский ответил еще более широкой улыбкой, взял Тура за руку и потащил вниз. В кубрике он извлек откуда-то из-под койки буханку хлеба, разломил ее и протянул половину Туру. Сидя рядом, они молча улыбались и дружно уписывали всухомятку черный хлеб.
В Петсамо пришли около полуночи. Здесь среди других судов стоял норвежский сторожевой корабль «Тенсберг-Касл», который должен был перебросить ящики с аппаратурой в Киркенес. Стабелл захотел сопровождать имущество; Тур и Рёрхолт отправились с русской колонной по суше. Был трескучий мороз, в небе колыхалось северное сияние. Тур сидел рядом с водителем в изрешеченной пулями кабине без ветрового стекла.
Через несколько месяцев, шестого февраля 1945 года, Тур Хейердал рассказывал в одной из передач Би-би-си об этой поездке: «…вместе с русским солдатом я доехал по полярной магистрали до норвежской границы… Я пытался поддерживать разговор, пользуясь только тремя русскими словами, которые знал: „Друг, враг, дом“. Я сказал: „Россия, Норвегия, Англия, Америка — друг. Германия — враг“. Одетый в полушубок водитель от души рассмеялся и подхватил: „Германия — враг, Норвегия, Англия, Америка, Россия — друг“. Мы посмеялись вместе. Через две минуты этот обмен мнениями повторился. Исчерпав запас слов, мы вместе спели песню про Волгу. В это время машина въехала на новый понтонный мост, и водитель вдруг взволнованно показал на домик неподалеку: „Норвежский дом, норвежский дом!“ Потом показал на меня: „Твой дом!“ Я вернулся в Норвегию. И хотя больше тысячи миль отделяло меня от родных мест, душа пела…