Приближаясь к Киркенесу, я искал взглядом следы жилья, но кругом все было голо. Широкая заснеженная равнина, низкие холмы с карликовыми березками. И причудливо торчащие из снега, опутанные проводами обломки взорванных телеграфных столбов. Развалины попадались редко, но присмотревшись, я различил на снегу странный узор из прямоугольников и квадратов. Это были фундаменты домов, сожженных немцами. Жители Финмарка строят деревянные дома.
…Города нет, развалин не видно, только все тот же клеточный узор, будто занесенные снегом могилы на кладбище. Одиноко стоит печь на месте бывшей пекарни, и ледяные сосульки в ее разинутой пасти напоминают оскаленные зубы. Высокий дымоход — словно монумент, воздвигнутый Адольфом Гитлером в память о фашистской оккупации. Лишь груды тлеющих углей и золы говорили, что разрушение было произведено недавно…»
Приехав в Киркенес, Тур первым делом явился к полковнику Далу и доложил о своем прибытии. Вскоре подоспел и Рёрхолт, их разместили в брошенном немцами бункере. А через два дня пришло известие, что «Тенсберг-Касл» потоплен, очевидно подводной лодкой. Убито пять моряков; тринадцать ящиков с драгоценной аппаратурой лежат на дне моря. В рапорте ничего не говорилось о судьбе Стабелла. Так бесславно кончилось задание Рёрхолта и Хейердала.
Вот как Тур описывал в том же радиовыступлении обстановку:
«В области жило восемь тысяч человек. Немцы хотели всех угнать с собой, но около шести тысяч сумели спрятаться, некоторые — в горах. Там они живут в землянках, в перевернутых лодках, в немецких дотах. Я словно вернулся в каменный век. Я видел мальчугана, одетого в шкуру оленя, на ней еще осталась кровь…
Немцы основательно потрудились. Отряды факельщиков шли от дома к дому и поджигали их. Если несчастный хозяин пытался вынести на улицу свое имущество, его заставляли все вносить обратно в дом. Факельщики поливали лестницы и полы керосином, пламя охватывало один дом за другим.
Лангсет, молодой доброволец нашего отряда, говорил:
— Мне бы только найти того типа, который поджег дом отца! Я его хорошо помню.
Лангсету не терпелось попасть на фронт и встретиться с немцами с оружием в руках.
Мы возвращались с Медвежьего озера, где среди развалин завода искали что-нибудь пригодное в дело. Дорога извивалась между голыми фундаментами и рядами колючей проволоки. Вдруг Лангсет остановился перед торчащим из снега каменным крыльцом и тихо сказал:
— Здесь мы жили.
Он грустно посмотрел в пустоту.
— Моя комната была вон там, на первом этаже, угловая.
Когда пришли поджигатели и пламя охватило стены дома, парнишка не мог с собой совладать. Ослепленный горем и яростью, он кинулся в горящий дом — хоть что-то спасти, все равно что! Второпях он успел только схватить большой норвежский флаг, который прятал все годы оккупации. С этим флагом выскочил на крыльцо и торжествующе расправил его на виду у врага.
— А немцы что? — спросил я его.
— Одни глупо улыбались, другие покачали головой и пошли к следующим домам. Торопились, понимаешь, им некогда было!»
Перед самым рождеством вдруг появился Стабелл, причем в русской одежде. Он рассказал, что спасся по чистому недоразумению. Когда на корабле объявили тревогу, Стабелл стоял на корме. Вдруг с мостика донеслась команда. Он подумал, что вызывают его, мигом взбежал на мостик и отдал честь офицерам. В ту же секунду двадцать метров кормы как ножом срезало. Затем последовали еще взрывы, и он очутился в ледяной воде. К счастью, его быстро подобрали подоспевшие спасатели. Стабелла доставили обратно в Петсамо, и там он услышал, что конвой, с которым они пришли в Мурманск, подвергся атаке, когда выходил из губы. Немцы выпустили пятьдесят Ю-88 и много подводных лодок. Союзники сообщили, что потоплено или серьезно повреждено двенадцать немецких подводных лодок. Правда, погибло и несколько транспортов; сильно пострадал один эсминец, на котором было убито шестьдесят человек.
В сочельник друзья как следует отпраздновали чудесное спасение Стабелла. У одного саама удалось раздобыть добрый кусок оленины. Только они расселись вокруг стола в заброшенном немецком бараке, как раздался стук и вошел русский комендант с двумя офицерами. Они принесли водки и мешок риса и спросили, нельзя ли им тоже отметить норвежское рождество. Праздник удался на славу. Пили за дружбу, за победу, за вечный мир. Русские заверили, что уйдут из Норвегии, как только будут разбиты немцы. Звучали норвежские рождественские гимны и русские народные песни, в зимнем небе полыхало зеленое северное сияние, на время были забыты несуразности нашего мира.