Граф в волнении прижал ладонь ко лбу.
— Господи, какой авиатор, какие фалангисты?
Ольга ласково обняла его за плечи, мягко, но настойчиво повела к креслу, стоявшему у стены.
— Присядь, успокойся, сейчас все расскажу в подробностях. Вина тебе подать?
Хозяин дома на секунду задумался.
— Пожалуй… Стаканчик тинто.
— Сию минуту!
Девушка открыла какую-то дверцу в стенном шкафу и достала оттуда темную бутылку без этикетки. Денис заметил, что, когда дверца открылась, внутри довольно объемистой ниши зажегся электрический свет. И было видно, что вся эта ниша заполнена разнообразными бутылками и бокалами.
Ольга взяла два бокала, обернулась к пилоту.
— Красное будешь? Или тебе белого?
Денис замотал головой.
— Никакого, что ты!
Она пожала плечами.
— Как знаешь. А я тоже выпью за компанию с папенькой.
Вот это Денису вовсе не понравилось. Пьющая девушка — ну куда это годится? Нет, он совсем не был ханжой, но пить вот так, без закуски?
Ольга белыми ровными зубами выдернула пробку, ловко плеснула в оба бокала, один вручила отцу, из другого с удовольствием отпила сама.
— Зря отказываешься, вино хорошее, с наших виноградников.
У, буржуи… И вино-то у них свое!
Не ожидая приглашения, подвинул еще одно кресло и нахально уселся в него. В ногах ведь правды нет.
— Ох, извини! — сконфузилась девушка. — Не предложила тебе сесть. Невежливо как!
«Ничего, мы, советские, привычные», — хотел сказать он, но все же промолчал.
Граф пригубил свой бокал, покатал вино во рту, проглотил.
— Все-таки какой-то привкус есть, — озабоченно сказал дочери. — Так я слушаю…
— Поехала я, папенька, сегодня немного покататься, — начала она свое повествование. — Заодно и на оливковую плантацию заглянуть. Вдруг, вижу в воздухе аэроплан. Другой мелькнул, протарахтел и улетел. А этот задымился и стал медленно падать. Из него человек вывалился, парашют раскрыл. Но невысоко над землей. И попали они прямиком в старый дуб на холме. Ну, ты помнишь.
Граф кивнул, не прерывая ее рассказа.
— Я автомобиль выключать не стала, выскочила и — бегом на холм! Думаю, вдруг авиатор жив остался и ему помощь требуется?
Вот тут граф неодобрительно сморщился.
— Ты совсем не думаешь о последствиях! — Вздохнул: — Впрочем, как и всегда…
— Полно, папенька! — беспечно отмахнулась девица. — У меня ведь с собой револьвер был.
«Вот как? — удивился про себя пилот. — А я и не заметил!»
— Взбежала наверх — а там он лежит!
Она картинным жестом указала на Дениса. Тот непроизвольно поежился.
— И представляешь — совсем без чувств! Я думала — насмерть разбился. Подула на него, по щекам пошлепала — нет, глаза открыл. А потом и вовсе встал. Вдвоем стащили с дерева его парашют и укатили. Вот и все приключение!
— Н-да… — опять вздохнул граф. — Умеешь ты найти себе авентуру[1]… Ну-с, молодой человек, позвольте представиться!
Он привстал в кресле, склонил голову:
— Граф Рязанцев Александр Петрович. Кавалер нескольких орденов, а ныне — мирный помещик и владелец финки «Рязан».
Денис тоже изобразил наклон головы, но вставать не стал — не приучен перед аристократией, хоть и бывшей, расшаркиваться.
— Лейтенант Денис Вершинин, Красная Армия.
— И что же делает Красная Армия в сей отдаленной стране, позвольте полюбопытствовать?
— Помогает испанским трудящимся в их борьбе с международным фашизмом, — просто и незатейливо ответил пилот.
— Так уж и международным? — усомнился Рязанцев.
— А, думаете, кто меня сегодня сбил?
— И кто же?
— Немец, фашист! Он-то что в Испании делает?
— И вы не дали ему достойного отпора?
Денис скорбно покивал.
— Вы правы, не дал. Не заметил его, гада, прошляпил!
— Прискорбно, весьма прискорбно… — сочувственно покивал граф.
— Куда уж прискорбней! — поддакнул пилот.
— Каковы ваши дальнейшие планы?
— Пробраться к своим и снова драться! — отрезал советский пилот.
— Похвально. Но это не так легко выполнить, я думаю, — опять усомнился Рязанцев. — Линия фронта довольно далеко отсюда, да и сам переход ее сопряжен с немалыми трудностями.
— Ничего, как-нибудь, — храбро заявил Денис.
— Этот русский «авось»! — хмыкнул граф. — Нет, уж, молодой человек, тут необходим строгий расчет и помощь многих людей… Но, — продолжил он, вставая, — детали можно обсудить и за обедом. Надеюсь, вы не откажетесь составить нам с Олгой компанию?
— Не откажусь, — согласился Денис. Есть ему и правда, хотелось, чего комедию ломать? Мол, с вашего стола советскому человеку и крошки не надо! Гордо, конечно, но и глупо. Хорошие люди (а что они хорошие, Денис теперь почти не сомневался) от чистого сердца предлагают подкрепить силы. И при чем тут гордость?
— Олга, прикажи накрывать, — велел граф. — А мы пока с Денисом… простите, как вас по батюшке?
— Игоревич.
— С Денисом Игоревичем еще побеседуем, а заодно и покурим. Вы ведь курите?
— К сожалению, да.
— Почему же к сожалению?
— Доктора говорят — очень вредная привычка. Я ведь спортсмен.
— Оставьте! Для докторов любая привычка — вред… А у меня отличные сигары. Вы ведь любите сигары?
Сигар Денису курить не приходилось. Но не сознаваться же в этом перед отцом Ольги? И он согласно кивнул.
— Вот и отлично! — обрадовался Рязанцев. — Пройдемте в патио, там удобно. И лишних глаз не будет.
Загадочный «патио» оказался уютным двориком со скамеечками, тенистыми деревьями неизвестной Денису породы и маленьким фонтанчиком посередине. Действительно, удобно побеседовать и покурить в тишине и покое.
— Угощайтесь, — протянул гостеприимный хозяин деревянный ящичек.
Денис сигару выбрал, но хитроумно решил посмотреть, как граф будет ее раскуривать. И вслед за ним проделал те же манипуляции. Затянулся сладковатым дымом и… не смог раскрыть рта! Иначе раскашлялся бы отчаянно.
Рязанцев сделал большие глаза:
— Вы затягиваетесь сигарами, мой друг? Позволите так вас называть, без церемоний?
Покрасневший от сдерживаемого кашля, пилот только кивнул.
— Ну что вы, зачем же так? Достаточное количество дыма и так попадет в легкие. Сигарами ни в коем случае не надо затягиваться!
Денис, наконец, проглотил дым и смог ответить сиплым голосом:
— Отвык на войне. Мы все больше папиросы или трофейные сигареты…
— Немецкие? Полная дрянь, я как-то пробовал. А вот русских папирос здесь не достать. До сих пор иногда снится, что я «Дюбек» курю.
— Он и сейчас продается, — сказал Денис, осторожно набирая в рот сигарного дыма.
Лицо графа вдруг неуловимо изменилось. Какая-то тень тоски появилась во взгляде, стали виднее морщины на лбу.
— Не будем об этом… — попросил он, и пилот понял, что Рязанцеву больно вспоминать об оставленной родине. Хотя и давно он ее покинул. «Ностальгия» — вот как это называется. Он слышал, что многие эмигранты этим заболеванием страдают. И искренне не понимал, почему все же не возвращаются в страну. Если, как вот в этом случае, ничем революции и народу не навредил, то отчего не приехать? Конечно, там не будет такого роскошного дома, и работать, наверное, придется. Но зато — на родине!
Однако ни о чем этом говорить он не стал. Раз граф сам разговора не заводит и даже просит о родной стране не упоминать, значит, имеет на то свои резоны.
— А кто ваши родители? — вдруг спросил Рязанцев.
— Я их не помню, — сознался Денис. — Вырос в детском доме. Только фамилия и отчество остались. Настоящие. А то у нас многим придумывали.
Александр Петрович на несколько секунд задумался. Потом сказал неуверенно:
— Помнится, знавал я одного Вершинина. И, кажется, его звали Игорем… Игорем Викторовичем. Но тот был полковником, кавалеристом. Так что, скорее всего, это просто совпадение.
— Мне тоже так кажется, — с облегчением выдохнул Денис, напрягшийся было при первых словах графа. Отец — полковник царской армии! Еще чего не хватало! Не может быть у советского военлета родителей буржуев. Ну, никак не может!