Не знаю, каким императором был Сутоку, но он породил талантливого последователя.
…Я еду домой. Напоследок посидели с Тамурой, который стал мне близким другом, выпили сакэ, поболтали о всяком. Он поинтересовался, сумел ли я найти картину, о которой спрашивал, у тех людей, связь с которыми он мне дал. Я подтвердил, что мне удалось; Тамура напряжённо улыбнулся, а потом начал быстро-быстро говорить, уговаривая меня поскорее избавиться от гравюры. Я сильно удивился, увидев такие эмоции от обычно сдержанного японца. Тамура говорил, что картины Сэнсэя действительно содержат в себе некое проклятие, воздействующее на всех, кто на них смотрит, а ещё в Японии якобы периодически происходят наводнения и землетрясения, совпадающие по времени со смертью Сутоку. Я не хотел обижать старого коллекционера, поэтому пообещал поскорее продать гравюру или положить где-нибудь подальше от людских глаз — естественно, скрестив пальцы в кармане. Суеверный же народ!
…Вот и Америка. Я в Майами, сразу из Форт-Лодердейла поехал в свою одинокую квартиру. Договорились встретиться со старым сослуживцем, Мэйсоном, решили в кои-то веки пожарить барбекю и выпить пива у него на заднем дворе, поболтать о былых временах. У Мэйсона красивая жена Моника и очаровательная дочка Хлоя — я купил ей куколку-нингё в подарок. Захватил также сувениры с островов и свой японский дневник, показать Мэйсону пару зарисовок. Перед тем, как выйти из дома, я посмотрел на гравюру, распакованную и прислонённую к стене. Красное пятнышко отошло от карниза, увеличилось в размерах и как будто развернулось, показав часть человеческого профиля. Я нервно улыбнулся, прежде чем погасить свет.
Дописано сбоку неровным скачущим почерком:
Лучше бы я на неё не смотрел…»
Несколько следующих страниц вырвано и скомкано, а остатки бумаги исчерчены безумными штрихами, как если бы кто-то пытался писать в отчаянии, зачёркивал написанное и писал снова, находясь в параноидальном состоянии. Страницы ломкие, слиплись от пропитавшей их тёмной субстанции, словно на них пролили краску. Далее начинается более-менее упорядоченный текст.
«…не вижу ничего… пишу в темноте… кажется, я всё ещё в доме у Мэйсона, со мной что-то случилось, что-то плохое, не хочу смотреть туда… зачем-то пишу это…»
«…Когда я сложил их тела во дворе, они напомнили мне сломанных кукол — холодных, безличных, со стеклянными глазами и конечностями на шарнирах. Дочку Мэйсона я поймал в туалете, она спряталась в шкафчике под раковиной. Тут я немного пришёл в себя, мне стало стыдно — кровавая ярость ушла. Поэтому Хлою я убил быстро, просто свернул девочке голову, как цыплёнку. Хоть она лягалась и брыкалась в руках, это оказалось несложно. Поверх тела девочки я положил подаренную ей куклу, но по размышлению позже забрал, решив, что такая редкая улика выведет на меня полицию.
Я заплакал, спрятав лицо в ладонях, и слёзы перемешались с кровью. Мэйсон, зачем ты это сказал? Зачем ты вообще завёл разговор про Вьетнам? Мы ведь никогда про него не вспоминали, да и зачем?.. Идиот, какой же ты идиот. И я, безусловно, тоже, но моему преступлению вообще нет оправдания. Я просто перебил их, как овец: Мэйсона забил до смерти лопаткой для барбекю, а жену… Что я сделал с Моникой? Ни черта не помню, только вот же она, лежит с раздвинутыми ногами, посреди всё разорвано и красно, будто её насиловал голодный зверь. На лице застыла гримаса ужаса.
Я старый опытный убийца, меня сложно поймать. Я воевал, пускай и когда-то давно. Я умею прятать трупы, скрывать следы преступления, и прекрасно знаю, как работает полиция. Нужно найти пилу в подвале у Мэйсона…»
«…Кажется, я понял, что делает картина. Это всё она виновата, а я полный кретин — не послушал мудрого Тамуру. Что ж, если я не способен ничего исправить, то можно сделать хотя бы так, чтобы подобное не повторилось. Уничтожить её я не могу, у меня рука не поднимется, да и вообще страшно заходить в номер. Я нанял человека, который упаковал её в чехол и вынес наружу, спрятал в грузовике. Когда мы приехали к складу на окраине, где я давно держу всякую старую рухлядь, которую жалко выбросить, я выстрелил водителю в висок, и его мозги забрызгали стёкла. Я оправдывал свой поступок тем, что он видел картину и стал таким же, как и я — зверем, уничтожающим всё дорогое сердцу, но на самом деле мне просто захотелось пристрелить тупого мексиканца.