Антуану предстоит выдержать серьезный конкурс. Чтобы подготовиться к нему, он поступает в школу Боссюэ, а затем переходит в интернат при лицее Сен-Луи, где проходит дополнительный курс математики. В школе Боссюэ и в лицее о нем сохранилась память как о беспокойном ученике, затейнике и проказнике, постоянно занимающемся чем-то не имеющим прямого отношения к классным занятиям. Так, например, он старательно переводит Цезаря, чтобы хорошенько разобраться в конструкции римских военных машин; он все время что-то придумывает, мастерит — и не только в свободное от занятий время.
Однако это не мешает Антуану «зубрить» математику, чтобы поступить в Военно-морское училище или в «Эколь сентраль». В самом деле, он еще колеблется и, кажется, сам сомневается в правильности избранного пути. И все же в письмах к матери он строит вполне определенные планы на ближайшее будущее:
«...если меня примут в августе, в феврале я буду уже офицером в Шербуре, Дюнкерке или Тулоне Я сниму маленький домик, и мы заживем в нем вдвоем. Вот увидите, нам будет очень хорошо».
Он живет в Париже в привычной среде: в школе Боссюэ его товарищами становятся Бертран де Соссин и Анри де Сегонь, вместе с юношами часто бывает сестра Бертрана-Рене де Соссин, или Ринетта, как называют ее приятели. Молодые люди, принадлежащие к аристократическим семьям Парижа, бродят вместе по улицам, заходят в кафе и ожесточенно спорят о самых различных предметах в особенности об искусстве.
«Сент-Экзю», как называют его товарищи — настойчивый и свирепый спорщик. Эвсебио, юноша чрезвычайно литературный, книжный, — постоянный объект его насмешек. И хотя подчас дело доходит до ссор, они остаются друзьями. Они нужны друг другу: каждый, оспаривая мнение собеседника, вырабатывает самостоятельную точку зрения.
В Париже у Антуана светские родственники: родня эта не очень близкая, но в чинах и званиях, да и к тому же все — люди состоятельные. Юный провинциал, появившийся в парижских гостиных, не хочет ударить лицом в грязь. В интернате дисциплина весьма строгая: учащимся, даже с ведома родителей, не разрешается приобретать что-нибудь самим — и Антуан просит мать то прислать ему котелок (он нужен ему для воскресных прогулок с кузиной), то шнурки для ботинок. В этот период он настолько внимателен к одежде, что подчеркивает: «Шнурки должны быть куплены в Лионе, а не в Амберье. В Лионе они прочнее». Ему доставляет искреннюю радость получить приглашение на ужин к герцогине де Вандом (сестре бельгийского короля!). Генеральша Жордан, подруга матери Антуана, заботится о нравственности молодого человека, снабжая его брошюрками, призванными уберечь от дурных влияний столицы. Антуан читает брошюрки, через него они проникают в школу, и он полуиронически замечает: «Я думаю, они принесут очень большую пользу». Впрочем, нравственность его безупречна. Он просит мать писать ему каждый день, сообщает ей, что был на исповеди.
«Я только что немного читал библию, — пишет он матери. — Какая это прелесть! Какая простота и сила стиля! И сколько поэзии! А заповеди, занимающие добрых двадцать пять страниц, — шедевры законодательства и здравого смысла. И всюду нравственные законы раскрываются в их неизбежности и красоте: и это великолепно!»
Опасаясь несчастных случаев при бомбардировках Парижа (старшеклассники при этом каждый раз вылезают на крышу), администрация лицея Сен-Луи переводит их в интернат при лицее Ляканаль в предместье столицы Бур-ля-Рейн. Едва освоившись с новой обстановкой, Антуан пишет матери:
«Бур-ля-Рейн, лицей Ляканаль, 1918 год.
Дорогая мамочка.
Чувствую себя хорошо. Вчера получил ваше письмо.
Нам здесь неплохо, хотя лицей Сен-Луи и отрядил сопровождать нас сюда самых несносных надзирателей.
Есть здесь и парк, но в нем запрещено гулять. К счастью, дворы лицея очень большие, усажены деревьями и пр. ...
Я не слишком хандрю, правда, больше, чем в Париже, потому что мы здесь оторваннее от всего и затеряны в этом огромном лицее.
Кажется, есть возможность получить отдельную комнату.
Так или иначе напишите в следующем письме: «Проси отдельную комнату. Разрешаю тебе это сделать», Если понадобится, я воспользуюсь вашим письмом...
Погода хмурая, и далеко не тепло. Впрочем, как мне кажется, в отношении белья и одежды у меня есть все, что нужно. Разве только мне не хватает галстука.
По существу, Париж куда менее гибельный город, чем провинциальные дыры. Как я замечаю, кое-кто из моих товарищей, ведших в своих провинциальных городах разгульную жизнь, живо остепенились здесь из-за угрозы, которую это представляет в Париже для их здоровья. У меня в отношении нравственности все в порядке. И думаю, я навсегда останусь тем же Тонио, который так любит вас.
Антуан.
Это в отношении физического состояния вашего сына, который ест хорошо, спит хорошо и хорошо занимается...»
Да, Тонио все тот же, каким он был в детстве: честный, прямой и теперь немножко моралист. Однако трезвость ума и прирожденный юмор не покидают его: больше, чем во всякие книжицы, он верит в благотворное влияние страха за свое здоровье. Правила поведения, безусловно, занимают его. В «правительстве» класса товарищи избирают Антуана «блюстителем нравов», и эта должность доставляет ему удовольствие, которого он не скрывает от матери.
Математика, друзья, споры, светские знакомства, вкусные обеды у одной из тетушек, музыка, которую Антуан любит с детства, — таков круг занятий и впечатлений восемнадцатилетнего Экзюпери. Но сказать только это — значит не сказать о нем почти ничего. Главная страсть Антуана не покидает его в Париже; наоборот, она усиливается: уже с шестилетнего возраста Антуан сочиняет стихи и сказки.
В Париже он прочел друзьям целую драму в стихах. Должно быть, она напоминала шиллеровских «Разбойников». В ней действовали благородные разбойники, наводившие ужас на всевозможных носителей зла. Друзья сохранили в памяти образ юноши атлетического сложения, с прядью волос, падающей на глаза; Антуан читал свою драму, отбивая ритм ножом для разрезывания книг, которым он размахивал в воздухе.
Эта любовь к писательству, принесенная Антуаном из детства, становится теперь грузом в его душе. Этот груз лишает равновесия Антуана. Он вносит в душу молодого человека сильнейшее беспокойство, избавиться от которого можно единственным способом — писать. Разумеется, Антуан не помышляет о профессиональном писательстве, он сознает, что оно ему недоступно с любой точки зрения: еще ничего не пережито, не найден способ приложения сил в жизни, а это необходимо писателю. Среда, в которой находится Сент-Экзюпери, по существу, беззаботна. Даже обедневшие аристократы, поставленные перед необходимостью идти на службу, не слишком задумываются о своем будущем: впереди карьера инженера, или моряка, или юриста, или архитектора, вполне достойная способностей и титулов родовитых юношей. Нет, Антуан вовсе не испытывает отвращения перед открывающимися ему путями. Он вполне серьезна хочет стать моряком и вполне добросовестно штудирует математику, которая легко ему дается, но он хочет обрести определенность жизни вообще, а не профессию, к которой готовится. Устроенность, определенность, в жизни нужны ему больше, чем товарищам: и потому, что привычное с детства довольство, уклад жизни навсегда остались позади, и потому, что потребность писать-плохая опора для того, кто ею одержим. Она властно толкает человека на поступки чуждые его привычкам, и, прежде чем стать высшей радостью жизни, становится тяжелым крестом. Нет, Антуан не будет морским офицером, не поселится с матерью в маленьком доме, где она будет ждать его долгие месяцы плавания.