Несомненно, здесь надо сделать поправку на настроение, в котором он писал эти строки. Ведь и в 1929 году по приезде в Буэнос-Айрес, сожалея о своей жизни в Джуби, он очень плохо отзывался об аргентинской столице, находил у нее одни недостатки.
Незнание английского языка не помешало Сент-Экзюпери очень быстро разобраться в обстановке и выяснить отношение американцев к французской проблеме. Проблема эта усугублялась внутренними раздорами в среде французской эмиграции. Эти эмигранты, которые сами не сражались и никогда не будут сражаться, имели претензию представлять Францию. Среди них наметились к тому времени три группировки: французы, объединявшиеся вокруг посольства правительства Петэна, деголлевская «Франс Форевер» и независимые.
К числу немногочисленных независимых относились такие видные лица, в основном политические журналисты, как Пертинакс, де Кериллис, Женевьева Табуи, Жак Маритэн, Пьер де Ланюкс, Пьер Лекон де Нуи. Их попытки влиять на общественное мнение в США, несмотря на бесспорный талант этих людей, не имели большого успеха. Сами они прямого участия в событиях, разыгравшихся на французской земле, не принимали: большинство из них выехал о еще до войны. Монополию на патриотизм старались захватить наиболее активные представители «Франс Форевер». Это в большинстве своем «тыловики» и доморощенные политиканы. Сент-Экзюпери .отказывается примкнуть к ним, войти в их игру.
И дело не в том, что Сент-Экзюпери стоял в какой-то оппозиции к де Голлю и движению «Свободная Франция». Героизм «французских свободных вооруженных сил», созданных в Англии под руководством де Голля, не вызывал у него никакого сомнения. Но к движению «Свободная Франция» сразу же, в особенности в Америке, примазалось много сомнительных личностей (впоследствии неофашистов, как, например, Сустель), стремившихся нажить на этом политический и неполитический капитал. Они вели себя как пауки в банке. «Они следят друг за другом и за всеми, словно собаки вокруг кормушки», — говорил Сент-Экс.
Писатель считает своим долгом открыть американцам глаза на подлинное значение того, что произошло во Франции, и попутно высказывает им ряд горьких истин.
«Я имею на это все права, — говорит он в своей новой книге, — так как в эту самую секунду я знаю, что я делаю. Я приемлю смерть. И не риск я приемлю И не битву, а смерть. И мне открылась великая истина Война — это не идти на риск. Это не идти на битву. Для бойца это в иные часы попросту идти на смерть».
К потребности высказаться и заставить услышать голос ветеранов французской кампании для Сент-Экзюпери прибавляется необходимость дать своим издателям, оказавшим ему по приезде материальную помощь, книгу в кратчайший срок.
Он садится за работу и пишет «Военного летчика». Но как и всегда, ему нужно что-то поддерживающее в нем неослабеваемое напряжение, и он занимается одновременно изобретательской деятельностью, проявляя в этом отношении немалую активность.
В июне 1941 года он едет в Лос-Анжелос повидать своего друга доктора Жана Лапейра, который устраивает ему встречу с известным американским специалистом по аэродинамике профессором Теодором фон Карманом, руководителем лаборатории аэронавтики фонда Гугенхейма в Пассэдине.
Фон Карман чрезвычайно заинтересовался новыми идеями Сент-Экса об использовании вертикальных подъемных сил — идеями, являвшимися оригинальным приложением принципов, разработанных знаменитым русским ученым Н. Е. Жуковским. Американский ученый приглашает Сент-Экзюпери посетить его лабораторию в Пассэдине. При этом посещении Антуан излагает фон Карману ряд идей, одну оригинальнее другой. После разговора с Сент-Эксом фон Карман пишет директору НАКА (Национальный консультативный комитет по вопросам аэронавтики) — главного исследовательского центра США-письмо, в котором приблизительно в следующих выражениях говорит:
«У меня только что побывал знаменитый французский летчик и писатель Антуан де Сент-Экзюпери, который изложил мне ряд идей, относящихся к аэродинамике. Это удивительно новые идеи, способные .внести в нашу науку переворот. В особенности одна из них, которая показалась мне настолько интересной, что я прошу вас срочно приступить к опытам по проверке ее».
Генерал Шассэн, у которого мы заимствуем эти данные, добавляет:
«Когда я ознакомился с этим письмом, копию которого фон Карман послал Сент-Экзюпери, и поздравил Антуана, он ответил мне: „Это еще что! После войны мы приведем в исполнение мои идеи относительно реактивных двигателей. Увидите, они произведут революцию... И у меня есть все основания полагать, что идеи эти могут получить практическое применение. В моей жизни я взял пять патентов на изобретения — и четыре из них я продал!“
Квартира, в которой Антуан жил в Нью-Йорке, .вся завалена различными механическими игрушками. .Иногда он сам фабрикует какую-нибудь. Подруге его удалось приехать к нему в Нью-Йорк. Она всегда действовала на него успокоительно. С момента ее приезда он начал усиленно работать над своей новой книгой.
Теперь он уже не пишет, а наговариваете диктофон. Потом секретарь воспроизводит запись и на электрической пишущей машинке (Антуан хотел обязательно, чтобы на электрической, и радовался, как дитя) переписывает на бумагу.
В феврале 1942 года, почти год спустя после приезда Сент-Экзюпери в Нью-Йорк, выходит его книга «Военный летчик». В США она появляется под названием «Полет в Аррас», и на долю ее сразу Же выпадает огромный успех. Книга произвела впечатление молнии, внезапно прорезавшей ночь. Нет, образ этот неправилен! Книга эта была светом, разлившимся повсюду во тьме. Она оказала огромное влияние на американское общественное мнение. И надо сказать, ни от кого другого американцы не потерпели бы тех горьких истин в свой адрес, которые в ней высказаны.
«Война — это не приключение. Война — болезнь наподобие тифа...
Существует основной закон: нельзя разом превратиться из побежденных в победителей. Сказать об армии, потерпевшей поражение, что она отступила, а потом сопротивляется, — это выразить мысль скороговоркой. Отступившие войска и те, которые теперь вступают в битву, не те же самые. Отступавшая армия уже не была армией, и не потому, что ее солдаты уже не были достойны побеждать, а потому, что отступление разрушает материальные и духовные узы, объединяющие людей в одно целое. Сумму солдат, которым дали отойти в тыл, заменяют свежими резервами, обладающими всеми признаками организма. Вот они-то и задерживают неприятеля. Что до беглецов, то их собирают и из них лепят заново армию. Если отсутствуют резервы, которые можно бросить в дело, первое же отступление непоправимо.
Только победа сводит всех в один узел. Поражение не только разделяет людей, но и лишает человека внутреннего согласия. И если беглецы не оплакивают Францию, которая рушится, то это потому, что они побеждены. Это значит, что Франция рушится не вокруг них, а в них самих. Оплакивать Францию значило бы уже быть победителем.
Судить о Франции надо по ее готовности идти на жертвы. Франция приняла войну вопреки истине логистов, которые говорили: «Немцев восемьдесят миллионов, мы не можем за год произвести на свет сорок миллионов недостающих нам французов, мы не можем превратить наши пашни в угольные Шахты, Мы не можем надеяться на помощь Соединенных Штатов. Почему, когда немцы посягали на Данциг, это обязывало нас не спасать Данциг, что невозможно, а во избежание позора покончить самоубийством? Какой позор в том, что мы пахари и создаем больше хлеба, чем машин, и что нас — один против двоих? Почему позор должен пасть на нас, а не на весь мир?» Логисты были правы. Для нас война означала крах. Но должна ли была Франция ради того, чтобы иметь одним поражением меньше, отказаться от войны? Не думаю. И Франция своим внутренним чутьем рассудила так же. Ибо все эти предупреждения не заставили ее отказаться от войны. Дух у нас возобладал над разумом.