Итак, до моих друзей рукой подать, но что толку. В доме еще, видно, спали, но даже если бы я попытался их разбудить, кто мне порукой, что первой выйдет не тетушка со своим старомодным лорнетом, о которой я не мог вспомнить без дрожи, или какая-нибудь дура служанка, завидев меня, не поднимет отчаянный визг. Повыше, на каменистом склоне, размашисто шагал пастух, покрикивал на собак, и я понял, что надо не мешкая где-то укрыться. Заросли падуба, без сомнения, послужили бы отличным прибежищем, но на ограде висела табличка, способная обескуражить любого смельчака; такие предостережения не редкость в Британии, особливо в провинции. Надпись на табличке гласила: «Мушкеты с пружиной и капканы». После я узнал, что в трех случаях из четырех то были пустые угрозы, но тогда это мне еще не было известно, да все равно рисковать не стоило. Ибо я тысячу раз предпочел бы воротиться в свой угол на бастионе Эдинбургской крепости, нежели оставить ногу в стальном капкане или получить в живот заряд из мушкетона-самострела. Оставалось только надеяться на, счастливый случай, что первыми из дому выйдут Рональд или Флора, и, чтобы этот случай не упустить, я взобрался на стену в том месте, где ее закрывали густые ветви бука, уселся в их сени и принялся ждать.
День разгорался, стало пригревать солнышко. Я всю ночь не сомкнул глаз, прошел через тяжкие душевные и телесные испытания, и нет ничего удивительного, что я задремал, хотя это было, разумеется, как нельзя более безрассудно и опрометчиво. Проснулся я от звука, который трудно было не распознать: кто-то копал землю лопатой, — я посмотрел вниз и увидел прямо перед собой спину садовника в холщовой куртке. Казалось, он всецело погружен в свое занятие; но вскоре, к моему ужасу, он распрямил спину, потянулся, оглядел сад, где, кроме него, не было ни души, и сунул в нос солидную понюшку табаку. Первой моей мыслью было соскочить наземь по другую сторону ограды. Но сразу же стало ясно, что и этот путь для меня отрезан: на поле, по которому я сюда пришел, расположились теперь два подпаска и десятка три овец. Я уже называл талисманы, которые обычно меня выручали, но при подобном стечении обстоятельств оба они были совершенно бесполезны. Верхний край стены, утыканный битым стеклом, не слишком удобная трибуна; я мог быть красноречив, как Питт, и обворожителен, как Ришелье, но ни садовника, ни пастухов этим не проймешь. Короче говоря, выхода из моего глупейшего положения не было, оставалось сидеть на стене и ждать: рано или поздно либо сторож, либо один из пастухов взглянет в мою сторону, поднимет тревогу — и меня схватят.
Часть стены, на которой (видно, за мои грехи) я расположился, была с внутренней стороны не ниже двенадцати футов; листья бука, которые могли бы меня укрыть, наполовину уже облетели, и, таким образом, я был на виду и, конечно, подвергался опасности, но зато и сам видел часть садовых дорожек и через зеленую арку лужайку перед домом и окна. Долгое время ничего нигде не шелохнулось, лишь мой друг-садовник знай копал землю; потом я услышал стук распахнувшихся ставней, и почти тут же появилась мисс Флора в утреннем капоте и направилась в мою сторону, то и дело останавливаясь и разглядывая цветы, сама прелестная, как цветок. Да, там был друг, а здесь, совсем рядом, некая неизвестная величина — садовник; как же дать о себе знать Флоре, не привлекая внимания садовника? Окликнуть было никак нельзя, я едва осмеливался дышать. Я приготовился подать ей знак, едва она посмотрит в мою сторону, но она смотрела куда угодно, только не на меня. Она разглядывала какой-то дрянной цветок левкоя, потом устремила взор на вершину горы, наконец, даже остановилась у стены как раз под тем местом, где восседал я, и со знанием дела заговорила с садовником, но верх стены она так и не удостоила взглядом. Наконец она вновь направилась к дому, и тогда, совершенно отчаявшись, я отколупнул от стены кусочек штукатурки, старательно прицелился и попал ей сзади в шею. Она схватилась за ушибленное место, удивленно поглядел? по сторонам и, увидев меня (а я, само собою, развел ветки в стороны, чтобы ей легче было меня заметить), тихонько вскрикнула, но мигом подавила возглас изумления.
Проклятый садовник сразу же вскинул голову.
— Что это вы, мисс? — спросил он.
Находчивость Флоры меня изумила. Она уже отворотилась и смотрела в противоположную сторону.
— Там какой-то малыш забрался в артишоки, — отвечала она.
— Ах окаянный! Ну, погоди ж ты! — свирепо закричал садовник, торопливо заковылял и скрылся среди вечнозеленых кустарников.
В тот же миг Флора повернулась и кинулась ко мне с протянутыми руками, лицо ее вспыхнуло божественным румянцем смущения, а затем покрылось смертельной бледностью.
— Мсье де Сент-Ив! — промолвила она.
— Дорогая мадемуазель, — сказал я, — это возмутительная бесцеремонность, я знаю! Но что мне оставалось делать?
— Вы на свободе? — спросила она.
— Если это можно назвать свободой, — отвечал я.
— Но вам никак нельзя здесь оставаться! — вскричала она.
— Я знаю. Но куда же мне деться?
— Придумала! — воскликнула она и даже хлопнула в ладоши. — Спускайтесь по стволу, только смотрите, чтоб на клумбе не осталось следов. Скорей, а то сейчас вернется Руби! Я занимаюсь птицей, и у меня ключ от курятника; пока что я запру вас там.
Я немедля оказался рядом с нею. Мы оба кинули торопливый взгляд на незрячие окна дома, на аллеи самого его нигде никого не было видно, казалось, никто не мог нас заметить. Флора ухватила меня за рукав и побежала. Сейчас было не до того, чтобы благодарить ее, — каждая секунда на счету, и я побежал с нею в дальний угол сада, где среди деревьев был огороженный проволочной сеткой дворик и в нем дощатая хибарка — обещанное мне убежище. Флора втолкнула меня туда без единого слова, выпустив при этом почти всю птицу, и в следующее мгновение я остался взаперти с полудюжиной наседок. В полутьме курятника все они сурово уставились на меня и, кажется, на чем свет стоит бранили за вторжение. Конечно, куры всегда прикидываются особами высоконравственными, хотя я никогда не замечал, чтобы в своих повадках они сильно отличались от прочих смертных. Так вообразите, сколь строгой и неприступной выглядит не простая курица, а британская!
ГЛАВА VIII
КУРЯТНИК
По меньшей мере полчаса я провел в обществе этих беспокойных двуногих, предоставленный своим мыслям и заботам. Ободранные ладони мои отчаянно болели, и мне нечем было утишить эту боль; меня терзали голод и жажда, ни еды, ни питья не было; я донельзя измучился, а присесть было негде, разве что на пол, да уж слишком непривлекательно он выглядел.
Заслышав приближающиеся шаги, я воспрянул духом. В замке загремел ключ, и вошел юный Рональд. Он затворил за собой дверь и прислонился к ней спиною.
— Ну, знаете ли, доложу я вам! — начал он и не по летам сурово покачал головой.
— Знаю, я поступил весьма бесцеремонно, — отвечал я.
— Ну и кашу вы заварили, черт подери, я в крайне щекотливом положении, — сказал он.
— Ну, а о моем положении что вы думаете? — спросил я.
Вопрос мой, по-видимому, сильно его озадачил, и он уставился на меня юношески простодушным взглядом. Мне хотелось рассмеяться ему в лицо, но я был все же не настолько жесток.
— Я в ваших руках, — сказал я и слегка поклонился. — Поступайте со мною, как почтете нужным.
— Ну, конечно! — воскликнул он. — Так ведь я же не знаю, что нужно!
— Видите ли, — сказал я, — ежели бы вы были уже офицером, дело другое. Но, в сущности, вы пока еще не воин, а я уже не воин; в таком случае, мне кажется, поскольку оба мы джентльмены, значит, как и водится меж благородными людьми, законы дружбы превыше всех прочих законов. Заметьте, я сказал «мне кажется». Упаси вас бог подумать, будто я, желаю навязать вам свое мнение. Мелкие неприятности подобного рода неизбежны в военное время, и тут каждый джентльмен решает сам за себя. Будь я на вашем месте…