— Как вы славно придумали, — чуть помедлив, сказала Флора, — и поскольку это касается Рональда и меня, вы совершенно правы. Пойдемте, мне кажется, я смогу показать вам даже дым над нашей трубой.
С этими словами она повела меня к противоположной стене, с южной стороны крепости, и остановилась у бастиона, обращенного как раз туда, куда выходил наш подкоп. Отсюда виднелись предместья у подножия скалы, казавшиеся с высоты словно бы приземистей, а дальше — зеленая, открытая, холмистая равнина, что постепенно поднималась к Пентлендским горам. Одна из вершин, примерно в двух лье от нас, была изборождена белыми шрамами. К этой-то вершине Флора и привлекла мое внимание.
— Видите вон те светлые полосы? — спросила она. — Мы называем их Семь Сестер. Посмотрите чуть пониже, и вы заметите как бы складку на склоне холма и над ней вершины деревьев, а меж ними вьется струйка дыма. Это и есть «Лебяжье гнездо», там живем мы с братом и наша тетушка. Если вам доставит удовольствие глядеть на наш дом, я буду рада. Нам из угла сада тоже видна крепость, и мы часто по утрам приходим туда — ведь правда, Рональд? — и думаем о вас, мсье де Сент-Ив, но, к сожалению, мысли эти не слишком веселые.
— Мадемуазель! — воскликнул я (боюсь, голос мой невольно задрожал). — Если бы вы только знали, как ваши великодушные слова и самая возможность видеть вас помогают мне сносить тягость заключения, я верю, я надеюсь, я знаю, вы бы этому порадовались. Всякий день я стану приходить сюда, стану глядеть на милый дымок, на эти зеленые холмы и всем сердцем благословлять вашу доброту и, несчастный грешник, буду молиться за вас. Ах, если бы знать, будут ли услышаны мои молитвы!
— Кому дано это знать, мсье де Сент-Ив? — мягко отвечала девушка. — Но, я думаю, нам уже надобно уходить.
— Давно пора, — отозвался Рональд, о котором, сказать по правде, я чуть вовсе не позабыл.
На обратном пути, когда я изо всех сил старался вновь завоевать утраченное доверие юноши и изгладить, если возможно, из его памяти мою последнюю и, пожалуй, слишком пылкую речь, нам повстречался — кто бы вы думали? — майор Шевеникс. Когда он проходил, мне пришлось отступить в сторону и отдать ему честь, но глаза его, казалось, видели одну только Флору.
— Кто этот человек? — спросила она.
— В некотором роде мой друг, — отвечал я. — Он берет у меня уроки французского и очень добр ко мне.
— Он смотрел на меня, — сказала Флора, — не то чтобы дерзко, но… почему он смотрел так пристально?
— Если вам не угодно, чтобы на вас смотрели, мадемуазель, позвольте дать вам совет: носите вуаль, — отвечал я.
Мне показалось, она взглянула на меня сердито.
— Говорю вам, он смотрел слишком пристально, — повторила она.
— Ну, я полагаю, у него в мыслях не было ничего дурного, — вступился Рональд. — Наверно, он просто удивился, что мы гуляем с плен… с мсье Сент-Ивом.
Но на другое утро, когда я пришел к Шевениксу и, послушный долгу, проверил его упражнения, он сказал:
— Хвалю ваш вкус.
— Прошу прощения?
— О, нет, это я прошу прощения, — сказал он. — Вы отлично меня понимаете, не хуже, чем я вас.
Я пробормотал что-то насчет загадок.
— Что ж, хотите я дам вам ключ к этой загадке? — сказал он, откидываясь на спинку стула. — Это та самая юная особа, которую оскорбил Гогла и за которую вы ему отомстили. Я вас не осуждаю. Она поистине небесное создание.
— Согласен, дважды, трижды согласен! Готов под этим подписаться обеими руками, и подо всем прочим тоже, лишь бы доставить вам удовольствие! В последнее время вы делаете такие успехи, что было бы просто грешно вам перечить!
— Как ее имя? — спросил он.
— Помилуйте! Неужели, по-вашему, она могла мне его сказать?
— Я даже уверен в этом.
Я не мог не рассмеяться.
— Но если так, неужели вы думаете, что я скажу его вам? — воскликнул я.
— Вовсе нет, — отвечал он. — Но давайте-ка займемся уроком!