— Что ж, — сказал я. — Признаюсь, я глупец. Верно говорится: бывалый солдат что дитя! Ведь все это мне даже в голову не приходило.
— А теперь, когда вы поняли, вы по-прежнему не желаете уезжать из Англии? — спросил он.
— По-прежнему, — отвечал я.
— Но это необходимо, — возразил он.
— Это невозможно, — сказал я. — Доводы разума тут не помогут, и не тратьте их понапрасну. Довольно будет сказать, что речь идет о делах сердечных.
— Даже так? — промолвил Роумен, покачивая головой. — Да, в этом можно было не сомневаться. Засадите их в больницу, заприте в тюрьму, напяльте на них желтую куртку, — что бы вы ни делали, молодой Джессами все равно найдет свою Дженни. А, поступайте, как знаете; я слишком много повидал на своем веку и, конечно же, не стану спорить с молодым джентльменом, которому угодно было вообразить, будто он влюблен; нет уж, благодарю покорно, меня на мякине не проведешь. Я только хочу, чтобы вы понимали, на что идете: вас ждет тюрьма, скамья подсудимых, виселица и петля — ужасно грубая проза, мой молодой друг. Грубая и грязная, и все вполне всерьез — никакой поэзии!
— Что ж, вы меня предостерегли, — весело возразил я. — Просто невозможно было бы сделать это изящней и красноречивей. Но я по-прежнему стою на своем. Пока я вновь не увижу ту, к которой стремлюсь всем сердцем, ничто не заставит меня покинуть Великобританию. Кроме того…
Но тут я прикусил язык. Я чуть было не поведал ему про гуртовщиков, но слова замерли у меня на губах. Ведь многотерпению поверенного тоже может прийти конец. В общей сложности я пробыл в Англии совсем недолго, причем большую часть времени находился в плену, в Эдинбургской крепости, и тем не менее, как уже признался поверенному, заколол человека ножницами, а сейчас едва не проговорился, что порешил другого дубинкой! На меня накатила волна благоразумия, холодная и глубокая, как море.
— Коротко говоря, сэр, тут замешаны чувства, — заключил я, — и ничто не удержит меня от поездки в Эдинбург.
Ежели бы я выстрелил ему в ухо из пистолета, он и то не так бы испугался.
— В Эдинбург! — повторил он. — В Эдинбург, где вас знает каждая собака?!
— Ну вот, теперь вам все известно, — произнес я. — Но бывает же, что смелость города берет, мистер Роумен! Учат же воинов появляться именно там, где враг меньше всего их ожидает! А где он ждет меня меньше всего?
— Клянусь честью, это не так уж глупо! — воскликнул поверенный. — В самом деле отлично придумано. Все свидетели, кроме одного, утонули, а этот один нам не страшен: он заперт в тюрьме. Вы же изменились до неузнаваемости… будем надеяться, что это так… и прогуливаетесь по улицам того самого города, где вы дали волю вашей… ну, скажем, вашему своеобычному нраву! Право, неплохо придумано!
— Так вы одобряете мою поездку? —спросил я.
— Одобряю?! — сказал он. — Какое уж тут одобрение! Я одобрил бы только одно: ваш немедленный отъезд во Францию.
— Ну, по крайней мере вы не вовсе не одобряете мою поездку? — поправился я.
— Нет, не вовсе. А если бы и вовсе не одобрял, это бы ничего не изменило, — отвечал Роумен. — Поступайте по-своему: вас не переубедишь. И я не думаю, что там вы будете в большей опасности, чем в любом другом месте в Англии. Дайте слугам уснуть, а тогда выходите на проселок и шагайте без роздыха ночь напролет, как поется в песенке. Утром наймите карету или, если угодно, садитесь в почтовый дилижанс и продолжайте путешествие, соблюдая все приличия, а также по мере сил и осторожность.
— Я пытаюсь представить себе эту картину, — сказал я. — Дайте срок, не торопите меня. Я хочу увидеть tout ensemble[45], а подробности мешают вообразить картину в целом.
— Шут! — пробормотал поверенный.
— Ну вот, теперь вижу. И вяжу, что меня сопровождает слуга, и слуга этот именуется Роули, — сказал я.
— Чтобы вас связывала с дядей еще одна нить? — заметил поверенный. — Куда как благоразумно!
— Прошу прощения, но так оно и есть! — воскликнул я. — Благоразумно — самое подходящее слово. Я же не собираюсь прятаться всю жизнь. Ради одного ночлега незачем возводить каменные палаты. Это всего лишь палатка — мимолетное видение, — поглядели, восхитились, и вот оно уже исчезло. Короче говоря, тут требуется trompe l’oеіl[46], которого бы хватило на двенадцать часов, проведенных в гостинице. Разве я не прав?
— Правы, но прав и я, когда вам возражаю. Если Роули будет с вами, опасность только возрастет, — сказал Роумен.