Так же, порой, мне удавалось увидеть заезжих торговцев. Они по большей части были смуглыми, голоса их гортанными, а одежда необычной. Однако те торговцы все же мало чем отличались от обычных людей. Все это было внешним, а как доказали войны — внутри текла такая же красная кровь. И души их, как я смел думать, отличались от наших не столь уж серьезно.
Как уже было сказано, мы присоединились к каравану купцов, который отправлялся в Багдад. Вынужден признать, что поначалу подобное предприятие внушало мне недоверие. Слишком часто среди этих людей попадаются те, кто готов поживиться чужим имуществом. Нередки истории, когда купец оборачивался разбойником, стоило лишь оказаться в диких землях. Однако вскоре мне предстояло убедиться в своей неправоте.
Начальником каравана оказался бывший военный. Это было видно по выправке и по тому, как он держался со своими подчиненными. Спокойствие и сила, исходившие от этого человека, казалось, окутывали весь караван, и вскоре я уже был уверен, что ничего плохого с нами не случится. А если что-то и произойдет, то Зигфрид достойно встретит опасность.
Да, его звали Зигфрид и более подходящего имени, как мне кажется, сложно было придумать. Об этом же как-то заметил мой господин.
— Вот человек, которого зовут Зигфрид, — сказал он, сопровождая проезжающего воина взглядом. — Он не только дьявольски силен и потрясающе прозорлив. Образование его пестрит пробелами, но ум жив и впитывает в себя новые знания и открытия. Ничего он не допускает на веру, не найдя доказательств. Но нет и того, что будет отброшено сразу же, без малейшей попытки задуматься. Воистину, глядя на этого человека, сразу начинаешь верить, что это достойнейший из достойнейших.
Остальную часть каравана составляли купцы и люди, которые подобно нам присоединились к нему для безопасного путешествия. С первыми все было просто. Они отличались лишь внешностью и говором, в то время как в каждом из них билась торговая жилка, а в крови кипел азарт. На привалах купцы то и дело пытались сторговать друг другу что-нибудь или же играли в кости на свои товары.
Пожалуй, только Хасим Руфди — как он представился нам — отличался от остальных. Родом из Багдада, он представлял дела своей семьи в Европе. Чуть более сдержанный и задумчивый, купец с востока предпочитал уединение, а не большие компании. С ним мой господин любил подолгу беседовать. Оказалось, что у них в Багдаде есть общие, пусть и не очень близкие, знакомые. К тому же Хасим Руфди был начитан и образован, благодаря чему в скором времени, он стал постоянным собеседником Клауса фон Дирка.
Я же был предоставлен самому себе, поскольку с караваном ехали слуги, которые занимались обустройством лагеря на ночлег, если нам выпадало ночевать на свежем воздухе; а так же остальными мелкими поручениями и делами, возникавшими во время путешествия. С этими людьми, честно говоря, я так и не смог сойтись. Хотя я и сам любил поговорить, но за годы службы у философа и алхимика привыкаешь к более содержательным беседам, нежели обсуждение интимных сторон жизни знакомых и господ и самого рассказчика. Именно этим, к моему прискорбию, и занимались слуги, когда им выпадала свободная минута.
Из тех, кто подобно нам не принадлежал ни к купцам, ни к воинам, ни к слугам, можно было выделить пожилого юриста Вернера Дифенбаха с дочерью Эльзой; и ее жениха, Штефана Кноппа, представлявшего одну из гамбургских торговых компаний. Герр Дифенбах, как и подобает заботливому отцу, намеревался проследить, чтобы его дочь была окружена соответствующей статусу обстановкой. В Багдаде он намеревался пробыть до самой свадьбы.
Из разговоров слуг я узнал, что фрейлейн Эльза не любит своего жениха, несмотря на его молодость, красоту и удачно складывающуюся карьеру. Мне, человеку знакомому с капризами женского сердца, подобное казалось странным, но не удивительным.
А вскоре я и сам попал в плен женских чар. Казалось бы, прожив на этом свете без малого тридцать лет, мне давно было пора понять, что любовь, в сущности, есть не более чем болезнь, которую каждый претерпевает хотя бы раз. А дальше все зависит от шрамов, оставленных на душе и сердце.
На моем, к слову, подобных хватало. По молодости я часто увлекался и видел в каждом жесте благословление, а в каждой улыбке призыв. Но обжегшись несколько раз и весьма сильно, остепенился и позволил разуму главенствовать над чувствами. В последующие разы я руководствовался рассудком и брал то, что мне хотелось, отдавая взамен то, что хотелось девушке. Какое-то время мне казалось, что это идеальный способ существования, но после того как несколько женщин ушли из моей жизни весьма быстро, несмотря на то, что их вроде бы все устраивало, я разочаровался и в этом мировоззрении.