— Шпион с Сириуса, — все-таки тихонечко пробормотал он, насколько я расслышал, — но я был таким молодым, откуда мне было знать…
Я иногда пытаюсь говорить с ним о Сирианской империи, какая она на самом деле. С Грайсом бесполезно толковать о дальней перспективе, о долгих тысячелетиях таких империй, ибо в представлении этого человека слово «империя» означает несколько В-лет господства Волиена. Но я пытаюсь рассказывать о каких-то переменах в истории Волиена, о его нынешнем распаде. Я напоминаю Грайсу о предстоящем завоевании Волиена. Он хмурится, вздыхает, гримасничает…
Представьте, он нашел, как разрешить свои эмоциональные проблемы. Странно! Но — вы согласитесь, я уверен, Клорати, — с психологической точки зрения весьма изобретательно…
Грайс решил подать в суд на Волиен за невыполнение обязательств по обещаниям и гарантиям, предоставляемым каждому гражданину Волиена согласно его Конституции.
И вот перед Грайсом встали новые проблемы: он только приблизительно помнит соответствующую статью; на Мотце не нашлось экземпляра Конституции Волиена; ему надо вернуться обратно, чтобы раздуть это дело; он не может вспомнить никакого прецедента.
Кролгул услышал о плане Грайса от озадаченного мотцанца и тут же его посетил. Он вошел в библиотеку, трижды резко стукнув в дверь, молча постоял в проеме двери, с суровым лицом, пока не убедился, что Грайс его видит, потом без улыбки прошагал по всей комнате. Серая униформа (вариант униформы Мотца), хмурая важность лица, солдатская походка… Грайс невольно поднялся на ноги, словно обвиняемый, но не успел заговорить, как Кролгул выбросил вперед руку и пролаял:
— К вашим услугам! — И продолжал: — Я слышал о ваших намерениях. Пришел вас поздравить! Великолепно! По масштабу, по смелости, по риску. Поистине революционная творческая мысль.
После нескольких часов общения с Кролгулом Грайс был готов на все, в том числе и пойти на риск — заставить мотцанцев пошевелить извилинами.
Представьте себе, Клорати! Двадцать Воплощений, и я в том числе, все после тяжелого рабочего дня, с трудом собрались, чтобы посвятить вечер разбору этой обременившей нас просьбы Грайса; все уселись полукругом в казарме в центре пустыни, которую предстоит окультуривать. На полке стоит кувшин с водой, лежит несколько порций овощей, горит лампа. Грайс сидит перед нами — непонятно, в качестве гостя или же пленника.
— Вы говорите, что собираетесь публично критиковать свой собственный народ?
— Не мой народ. Государство Волиен.
— Какая разница? Как можно разделять государство Волиен и его жителей волиенцев?
— Если нельзя разделять, как же в таком случае государство может обещать и гарантировать своему народу известные права?
— Как вас понимать? Вы что, намерены публично критиковать абстракцию?
— Как государство может быть абстракцией, если оно гарантирует и обещает, если оно выступает в роли отца родного? И, кроме того, я не критикую его, я вызываю его на суд.
— Неужели вы собираетесь судить Конституцию?
— Нет, тех, кто представляет государство Волиен в настоящее время.
Наступило угрюмое молчание, полное враждебных взглядов и нетерпения.
— И чего вы этим добьетесь?
— Добьюсь? Я разоблачу Волиен как мошенника, какой он и есть.
— Волиен?
— Я имею в виду нашу смешную Конституцию. Ложь, все ложь!
— Но когда мы принесем нашу Мораль в Волиен, тогда у их народа будут истинная справедливость, настоящая законность и реальная свобода.
— Да, но до этого еще надо дожить, так ведь? И в любом случае… — Губернатору Грайсу просто не верится, что может исполниться его мечта, то, о чем мечтал он столько лет: истинное пришествие революции, истинное пришествие Сириуса в его страну. — И, кроме того, — торжествующе заявил он, — если я разоблачу их в суде, чего они давно заслуживают, тогда ваша задача станет намного легче, согласны? Лицемерная маска фальшивой справедливости будет сорвана с лица тирании и…
— Мы не понимаем, как вы, официальный представитель этой тирании, да и просто гражданин, сумеете призвать государство к суду. Что, конечно, звучит для нас как критика. А как вы можете критиковать тиранию?
— Ах видите ли, у нас демократия, верно? Конечно, только из-за исторических аномалий и так далее, — бормотал Грайс.
Вот так и тянулось это заседание, почти всю ночь. Время от времени я вмешивался, чем-нибудь напоминая этим воинам о реальности, или, как вы и ваши руководители в Школе Колониальной Службы это называете, «самой жизни». Например, я вставлял:
— Но, позвольте вам напомнить, у вас, в сущности, даже нет под рукой текста Конституции…
Под конец было решено послать команду из двух человек на Волиен, переодев их в волиенцев, чтобы достать экземпляр Конституции для Грайса.
— И раз уж вы поедете, — заорал он им вслед, — заодно прихватите для меня второй том книги Писа «Законы управления поведением групп». Когда вы освобождали эту библиотеку, этот том был на руках, а мне он нужен, дабы правильно составить иск.
Грайс все это записал для них на листочке. Мотцанцы не любители чтения. Или, скорее, они читают только истории о своей родной планете, о том, как их оттуда изгнали, о своей борьбе с природой и за окультуривание Мотца, о своей борьбе по охране Мотца от рук дружественных колоний Сириуса. Они читают книги о практическом обучении, техническую литературу и — с недавних пор — книги, описывающие Волиен и его «Империю», но исключительно с точки зрения Сириуса. Никогда не читают они таких книг, которые могли бы натолкнуть на предположение, что как их самих, так и их историю, их страсти, их преданность можно рассматривать с какой-то другой точки зрения. У мотцанцев даже не возникает искушения читать такую литературу: они тщательно запрограммированы на восприятие мыслей других людей как ереси. «Ладно, всё, достаточно», — я цитирую их неизменный ответ, если перед этими людьми вдруг предстанет какая-то книга, в которой может оказаться критика в их адрес, хотя бы косвенная. И еще: «Что у нас есть, то нам и надо».
Чтобы подать иск на Волиен, потребовались усилия Грайса, мои, Кролгула и еще одного мотцанца (его представил губернатору Кролгул, он как почувствовал, что этот новый знакомец может оказаться полезным для Грайса — с точки зрения самого Кролгула, разумеется). Сей молодой человек по имени Стил есть настоящее порождение, продукт тех трудностей, которые ему пришлось преодолеть в своей жизни. Он родился в одном из новых поселков, построенных для осушения болотистого устья. Там вечно было холодно, уныло, промозгло. Мать его умерла, рожая третьего ребенка. Отец работал так же много, как и все мотцанцы. Дети росли без присмотра. Стил помогал растить двух младших, ходил в школу и зарабатывал деньги, еще будучи совсем ребенком. Потом в результате несчастного случая погиб отец. Вся история Стила такова; он рано повзрослел и стал физически и духовно взрослой личностью, был способен выполнить любую работу и справиться с любым обстоятельством. Этот образчик добродетели все свое время проводил с Грайсом, который еще больше впал в самоуничижение и ощущение собственной неполноценности. Стил же, естественно, пришел в восторг от Грайса, жизнь которого казалась ему патологическим баловством и воплощением эгоизма. Грайс соглашался с любой критикой в свой адрес и кричал:
— Я отплачу им за это, вот увидишь! — имея в виду, разумеется, «весь Волиен».
«Предъявление обвинения» уже составило несколько томов, и как будто не было причины его вообще заканчивать; но Кролгул торопил. Повсюду циркулировали слухи! В основном о неизбежном вторжении Сириуса. Армия Мотца формально была мобилизована. Поскольку все их солдаты — они же фермеры и шахтеры, в основном рабочие, Мотц не может справиться с ситуацией. Протесты пошли на «сам Сириус». Где, конечно, сплошь одни перепалки. Дебаты. Несогласия. Перемена политики. Нет ответа от «самого Сириуса», так что Мотц свою армию законсервировал, но, как у них говорят, все могут собраться снова в один день (и это правда, ибо самодисциплина их солдат такова). Кролгул заявил Грайсу:
— Если ты не сделаешь этого сейчас, то не сделаешь уже никогда. Не станет Волиена, на кого подашь иск?