Домой он возвратился подавленный. Соседи сообщили ему, что приходил доктор. Не застав больного дома, он сообщил, что наведается завтра утром. Иван молча кивнул и зашёл к себе. Он с ещё большей силой почувствовал боль в груди и, не имея сил раздеться, присел на кровать. Он уставился в одну точку и замер, как, бывало, замирают дети, когда видят что-то невообразимое. Ему тоже виделось невообразимое – неосвещенная стена словно бы пошевелилась, потом ещё раз, и уже кружила в безудержном ритме. Появилась стремительная спираль, всё расширяющаяся и манящая к себе. Но не было сил податься вперед и проскользнуть туда, в неизведанное. А что было бы с ним, двинься он вперед, поддавшись искушению заглянуть за горизонт своего сознания? Он опомнился, протер глаза – стена снова стала мертвой и сухой.
Иван встал и прошелся до окна. Он оперся руками на подоконник: всё казалось новым, хотя он только что вернулся с прогулки, но тяжелой прогулки, где он едва осознавал и себя.
На улице светило солнце, как может светить оно в сентябре, на закате раздолья и свободы. Неслышно поддувал ветер, то поднимая, то плавно опуская оранжевые, коричневые и бурые листья наземь. Скверы, пустые скамейки, одинокие грязные фонари, наклоняющиеся над улицами и не понимающие себя. Несколько листьев пронеслось мимо его третьего этажа в непонятном направлении; в стекло светили жалкие, едва доходящие лучики света.