— Отлично! — пробормотал Роберт.
Он переключился на систему оповещения и не без удовольствия отдал распоряжение:
— Дежурному врачу Центра немедленно прибыть на аэродром. Подготовиться к госпитализации раненого.
ПЕСНЯ В ДВА ГОЛОСА
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Роберт.
— Извините, шеф, — на пороге стояла Эвелина. — Хотела повидаться…
Роберт хмуро кивнул.
«Только тебя сейчас и не хватало», — подумал он, приглашая гостью в комнату.
Эвелина, почувствовав его настроение, улыбнулась.
— Я не буду требовать любви. — Она присела на тахту, закурила. — Я пришла попрощаться…
— Как? — изумился Роберт. — Ты уезжаешь? Надолго?
Эвелина встала и вдруг оказалась вовсе не пышкой, а деловой подтянутой женщиной:
— Навсегда. Я расторгла контракт. Не знаю, чем объяснить, но мне страшно в Западне. А тут еще Оливер…
— Ты была с ним?
— Какое это теперь имеет значение. — Эвелина пожала плечами. — Я, кажется, только с твоим Змеем и не была… Ты не проводишь меня, Роби?
— Не знаю. Должен приехать генерал. Не люблю начальство, но надо играть роль хозяина.
— Жаль. Я уже собрала вещи… Будь умницей, Роби. И уезжай отсюда тоже. У меня дурные предчувствия — здесь появился душок мертвечины.
— Спасибо за совет, — он неловко обнял Эвелину. — Не забывай своего… пациента.
Женщина ушла.
Роберт попробовал заняться расчетами емкости Змея, но в душе все ширилась и ширилась мрачная пустота. Он понял, что к вечеру обязательно полетит к Опухоли и будет гонять там планер до тех пор, пока не разыщет Бланку. Ведь Хьюз стрелял в нее. Мог ранить, напугать… Нельзя жить в неведении и терзать сердце страхами. Нельзя все время прятаться от страшной тайны Опухоли, ловчить перед всеми и делать вид, будто ничего не произошло. Он обязан спасти Бланку. Любой ценой. Увлечь ее за собой, заставить в конце концов обратиться к врачам. Приедет генерал? Тем лучше. Он‑то и должен заняться Опухолью.
Роберт надел шлем, положил в карман несколько плиток шоколада — Бланка любит сладкое. По–видимому, жизнь в небесах не дается даром: силы девушки тают прямо на глазах.
Он благополучно миновал все места, где мог повстречать знакомых, но возле самого ангара наткнулся на профессора Доуэна.
— О, коллега, — обрадовался тот. Осмотрев Роберта, он заявил, близоруко щуря глаза: — У вас нездоровый вид. Вам надо хорошенько встряхнуться.
— Хандра, профессор, — явление планетарное, — пошутил Роберт. — Полетаю сейчас — развеюсь.
— Нет, нет! — Доуэн заговорщицки подмигнул. — Есть отличная идея… Мне тоже все осточертело. Поэтому я предлагаю устроить гранд–кутеж.
— Фу, опять напиваться, — Роберт отрицательно покачал головой.
— Вы не поняли, коллега, — Доуэн хихикнул. — Мой генератор «сонных лучей», наконец, вышел на проектную мощность. Есть, правда, неувязки с дозировкой, но это чепуха. Не принципиально.
— Не понимаю.
— Что тут понимать, — Доуэн опять хихикнул. — Давайте усыпим эту придурковатую страну дня на три, а сами вволю погуляем. Все доступно, все наше… Представляете?
— Вы серьезно? — Роберт даже отступил, заметив в глазах профессора странный тусклый блеск.
— Вполне. Составьте компанию, а?! Одному все‑таки будет скучновато. Сонный мир — почти мертвый мир.
— Давайте отложим нашу затею, — как можно проникновенней сказал Роберт. — Мне надо уладить кое–какие–дела. Да и у вас, как я понял, есть еще неувязки.
— С дозировкой? — переспросил профессор. — Нашли о чем беспокоиться. Ну, не проснутся мои соотечественники — и что? Невелика потеря. Хотя нет — кто их хоронить будет?
— Вот–вот… — Роберт обошел Доуэна, будто неодушевленную вещь, открыл ангар.
«Если это шутка, — подумал он, — то она достойна специальной премии Клуба висельников. Однако профессор никогда не шутит… Если Доуэн может «путать» дозировку, то лучше бы застрелился он, а не Оливер».
Роберт поднял планер в воздух.
Улыбающийся профессор помахал ему с земли, будто напоминая, что его предложение остается в силе.
Роберт летал столько, что заболели руки, удерживающие штурвал.
«Что с Бланкой? — донимала его единственная мысль. — Она не могла обмануть. Может, что случилось?»
«Случилось!» — зловеще вскрикнул орел, напуганный планером.
Свежим рубцом пламенела на водах океана закатная дорожка.
Над Опухолью в пожаре уходящего дня дотла сгорали небесные замки и города из туч.
Вскоре все великолепие красок погасло. И когда Роберт, отчаявшись, решил повернуть машину домой, пришла Бланка. Она появилась не тайком, как всегда, играя и обманывая его, а открыто и беспомощно, из чернеющего звездного дна, не появилась, а упала на крыло рядом с кабиной.
— Тебе по–прежнему плохо, да? — Роберт осторожно поцеловал солоноватое лицо девушки. — Ты плакала? Что с тобой, моя хорошая?!
— Не говори так много, — попросила Бланка. — И включи, пожалуйста, автопилот.
Он послушно тронул кнопку на маленьком щитке.
— Я пришла проститься, — сказала небесная лыжница, и Роберт вдруг с ужасом осознал: руки Бланки, ее губы и лицо как бы остыли, стали нормальными. Почувствовав, что сейчас посыплются вопросы, девушка прикрыла ему ладонью рот: — Послушай, Роби. Я едва жива, мне сейчас не до дискуссий. Я тебе говорила, что тетушка Женевьева умерла?
Роберт кивнул — да, говорила.
— Сегодня мой черед, — просто сказала девушка. Голос ее дрогнул. — Мы знаем, как это происходит. Те, кто уже ушел, за несколько часов до смерти начинали все терять: внутренний огонь, способность летать, видеть и чувствовать наш больной мир. Мы полагаем, что они выгорали изнутри. Так вот. Сегодня я поняла: странный жар, делавший мое тело после мутации невесомым, едва теплится… Мне помог Дэвид. Иначе я бы даже не повидалась с тобой.
— Нет! Не хочу! — выкрикнул Роберт. — Я спасу тебя, Бланка! Я сам буду лечить тебя, слышишь. Ты не можешь умереть! Это невозможно!
— Возьми себя в руки, — Бланка устало прикрыла глаза. — Мы все уйдем. Вчера, кстати, умерло еще двое. Мы не успеваем оплакивать своих друзей…
Лыжница тесней прижалась к Роберту. Их искусственная птица бесшумно неслась в немеренных звездных пространствах, парила в безвременье и кажущейся неподвижности — неизвестно на что опираясь, непонятно чем поддерживая свое падение в пустоту и мрак. Роберту кто‑то говорил: очень редко, но бывает, когда планер как бы вступает с небом в сговор, становится ненадолго живым существом, обитающим вот так в небе — независимо и естественно, будто нет воздуха и законов движения, а есть один полет. Бесконечный и невесомый…
— Давай улетим далеко, далеко… — шепнула Бланка. — И укрой меня. Холодно.
Он укрыл девушку полой куртки. Дышал на ее руки, пряча их от ветра. Окружающий мир казался теперь Роберту враждебным. Что толку в этих холодных безднах, если, при всей их безмерности, в них нет места для его возлюбленной? А безучастность звезд, их равнодушный прищур? И вся невидимая земля, притаившаяся внизу, будто сплошная Опухоль, — не она ли ждет погибели людей, которых сама же родила и с которыми теперь не может совладать?
Глыба ночи стала подтаивать на востоке. Роберт тронул штурвал, и планер повернул к берегу.
— Я как‑то прочитала роман Хемингуэя о войне в Испании, — сказала Бланка. — Я не поверила, что на войне могут думать о любви и так исступленно отдаваться страсти. Будто в последний раз… — Голос ее задрожал и прервался. — Только здесь, после всего, после тебя… я поняла Марию. Я поняла, что значит — в последний раз…
Роберт хотел возразить ей, но Бланка зябко повела плечом, освобождаясь от его, объятий.
— Я пойду, — сказала она. — Пока еще темно, пока под нами океан…
— Нет! — воскликнул Роберт, цепляясь за ледяные руки Бланки.
— Не задерживай меня, хороший, — ласково сказала девушка. — Мои силы на исходе. Неужели ты хочешь, чтобы я мучилась, чтобы меня сначала убил страх? Лучше помоги тем, кто остается… Вспоминай обо мне хоть изредка, ладно?! Прощай.
Небесная лыжница оттолкнулась от планера. Взмахнув руками, будто пытаясь поймать ускользнувшую опору, она исчезла во мраке.