Чайник на кухне забурлил и, выключаясь, громко щёлкнул. Я покинул комнату, махнув за собой рукой: пойдём, мол, здесь ловить нечего.
- А ещё я недавно купила сапоги.
- О! Круто. Покажешь? - спросил я ради поддержания беседы, пока разливал чай.
- Конечно! Они с наколенниками грифона, такие красивые, ещё дают скорость бега и...
- Ты что, снова заладила про игру?
- Да. А что?
Я поставил чайник обратно и исподлобья уставился на Момоко, чья святая простота не знала границ.
- Ну... ладно, - поморщившись, я снял очки, протёр лицо ладонью и уселся за стол напротив собеседницы. - Какая защита у твоего платьица?
- Мама не сказала. Она злится, когда я спрашиваю такие вещи.
- Может, потому что нет никакой защиты?
- Почему?
- Потому что это не игра.
- Не говори о том, чего не понимаешь, Джун, - насупившись, Момоко отодвинула от себя чашку чая и пакет с сухофруктами. Она с оскорблённым лицом отвернулась, скрестила руки на груди, и вообще всем своим видом афишировала, что я обидел её до глубины души.
- Но это правда! - я встал со стула и, обойдя неприступную крепость стола, сел перед девушкой на колени так близко, что ей стало некуда больше отворачиваться. - Я не верю, что за несколько лет ты могла позабыть, где реальность, а где игра.
- А я и не позабыла.
- Но...
Момоко вдруг посерьёзнела лицом и смело встретила мой полный непонимания взгляд. Её глаза впервые за всё это время показались мне взрослыми, умудрёнными опытом. И - бесконечно грустными, словно в них отразилась израненная суть её души.
Горячая ладошка Момоко легла на мою ледяную руку, и я почувствовал тепло её любви. Хотя, разумеется, про любовь никто не заикался - но именно это слово пульсировало у меня в висках, когда я, не в силах разорвать наш хрупкий, как льдинка, зрительный контакт, шевельнул пальцами и накрыл её ладонь другой рукой.
- Момо-тян...
- Джун... Прошу тебя, стань частью меня. Играй вместе со мной.
- Что?.. Зачем?.. - качая головой прошептал я.
- Давай играть с тобой вместе. Только ты и я... Пожалуйста. Пожалуйста...
Поглаживая её руку, я потерял себя, а сам старался отыскать на её лице, или почувствовать кожей, хотя бы едва заметную искорку привычной игривости. Но сейчас передо мной сидела самая обыкновенная взрослая девушка. Та самая, в которую могла вырасти моя школьная первая любовь.
- Уже ничего не вернётся. Я не смогу стать такой, как раньше. Им не понять, им всем меня не понять... А ты - можешь. Пойдём со мной, Джун... Стань частью меня... Моего мира.
- Прости. Не понимаю...
- И не надо, - улыбнулась Момоко. - Просто играй со мной. Пожалуйста. Тогда тебе будет так же хорошо, как и мне. Нам будет хорошо вместе.
Она осторожно освободила свою хрупкую ладошку из плена моих пальцев и провела ею по моей щеке. Сердце зашлось, как ненормальное, кровь прилила к щекам и ушам, и я едва не расплакался прямо перед ней, моей родной и любимой незнакомкой.
- Всё будет хорошо, Джун, - после недолгой паузы прошептала Момоко, скользя нежным взглядом по моим губам. - В моём мире мы всегда будем вместе.
- В моём - тоже... - пробормотал я, поражаясь, каким абсурдом веет от нашей короткой задушевной беседы. И осторожно добавил: - А может, не будем играть? Не будем прятаться.
- Не будем?..
- Не будем. Зачем? Давай жить в общем мире.
- Значит, не хочешь... Глупый... Ты больше не часть меня.
Момоко прошептала последнюю фразу едва слышно, и когда её губы сомкнулись, она не обронила больше ни слова. Только молча встала из-за стола и покинула кухню, оставив меня сидящим на коленях перед пустым табуретом.
***
Чай я пил в тишине, да и ужин мне пришлось готовить в гордом одиночестве, то и дело коря себя за опрометчивое решение одной фразой вернуть жизнь Момоко в нормальное русло. Очевидно, мозгоправ из меня получился паршивый.
Момоко так больше и не заговорила со мной. Она в открытую игнорировала моё существование, и, окажись я у неё на пути, она запросто прошла бы сквозь меня, будто я какой-то призрак. По сути, эта девчонка причислила меня к общему стаду, до которого ей не было никакого дела. Отныне я был просто предметом мебели, как госпожа Айдзава и все вместе взятые психотерапевты, навещавшие её за последние годы. А ведь цель была так близка! И как мне теперь объясниться перед матерью Момоко? "Простите, но я всё испортил, и ваша дочь навсегда останется недочеловеком"?
Моё богатое воображение тотчас же состряпало картину, где Айдзава-сан в порыве гнева и отчаянья поджигает мой дом, пока я сплю. И в новостной сводке на следующий день вся Япония узнает о том, что молодой, но безумно талантливый парень сгорел в собственном доме, от которого осталась лишь горстка пепла и сковорода с антипригарным покрытием. Потому что фирменная. Позор? - Да. Несмываемый позор!