Против этого Потоцкому возразить было нечего. Он снял очки, протер их и в первую минуту даже не знал, сесть ли ему или продолжать стоять. Отступление прикрыл Пуштанский:
— В общих чертах все это верно. Но что касается деталей, то мы хотели бы, чтобы политические партии встретили большее понимание…
— Мы также желали бы, чтобы общественность больше считалась с интересами государства…
— Состав правительства… — начал снова Пуштанский. Но Бурда так стремительно прервал его, что тот даже рта не успел закрыть:
— Ага, наконец-то! Так вот что вас беспокоит. Значит, не государственный строй, не политика. Раздать парочку портфелей — и демократия готова? Ну что ж, об этом можно подумать. Итак, господа представители национальной партии [8], чем вы отблагодарите, ну, скажем, за портфель министра почты и телеграфа… Окажете нам полную поддержку в случае войны? А без этого портфеля маленький бунт устроите?
— Простите, но вы опошляете серьезные проблемы. Роль морального фактора в момент кризиса…
— Моральный фактор — это элементарная государственная дисциплина, а не базарная торговля. Вы действительно уверены, что если пан Пуштанский станет министром почты и телеграфа, то наше общество легче перенесет эту войну нервов?
— Сплоченное общество…
— Общество и без того сплочено! Сильное, сплоченное, готовое ко всему! И вы отлично знаете, что это не пустая фраза. Нужно видеть, с каким энтузиазмом народ отдает армии последний грош, роет окопы! Не далее как сегодня я имел возможность лично в этом убедиться. Жертвуют всем, до последней капли крови! И горе смутьяну, который во имя своекорыстных интересов захотел бы нарушить наше единство. Впрочем, вы это тоже отлично знаете. Поэтому не удивляйтесь, что мы не спешим с раздачей портфелей.
Теперь они все были повержены в прах и никому не хотелось поднимать голову. Бурда не чувствовал к ним особой неприязни, слишком уж они были жалки. Даже известный крикун Гавалек притих, как мышь, и только время от времени стряхивал на ковер пепел, как бы желая показать свое пренебрежение к светским условностям. Ну что ж, теперь можно держаться немного любезнее.
— Я думаю, — начал Бурда, — что пора перейти к подведению итогов нашей весьма любопытной дискуссии. Она была во всех отношениях полезна хотя бы уж тем, что выявила всю несправедливость обвинений, слишком опрометчиво выдвигаемых в адрес правительства представителями оппозиционных партий, а иногда даже, — тут Бурда вздохнул, — и тех кругов, которые сочувствуют правительству. У нас единая с вами внутренняя политика, разумеется, если цель наша в том, чтобы не допустить на общественную арену коммунистов. А иностранная политика впервые со времен Собеского [9] обеспечила Польше в Европе положение великой державы. Дискуссия показала также, что мы куда лучше защищаем интересы политической клиентуры пана Пуштанского, чем он сам мог бы это сделать.
Никто не поднял головы, только Гавалек снова закурил и пустил клуб дыма в сторону Бурды.
— Однако это вовсе не значит, что мы недооцениваем вашу поддержку. Напротив, нам необходимо обменяться мнениями, особенно при нынешней, что и говорить, критической ситуации. Мы управляем страной и проводим определенную политическую линию. Вы оказываете нам помощь, нацеливая общество в меру своих сил и влияния на выполнение наиболее важных и актуальных задач. Полагаю, что я высказался достаточно ясно, ну а за грубость формулировок прошу меня извинить.
Он встал в полной уверенности, что сейчас все начнут прощаться. Но тут вскочил красный и смущенный Кулибаба и заговорил. Хотя и с опозданием, но зато красноречиво он воздал дань уважения государственной мудрости Бурды:
— Польский народ, пан министр, разумеется…
Лишь бы только учли… Мы верим, что формула соглашения…
— Да, да, — прервал его Потоцкий. — Народная мудрость гласит: никогда не выпускай из рук знамени, держи его крепко, — начал он с пафосом и закончил тихо, едва слышно: — Вплоть до компромисса!
Улыбнулся один Бурда. Остальные не то отупели, не то были слишком ошеломлены. Бурда вышел из-за стола и протянул руку Пуштанскому. Но Гавалек, заложив ногу за ногу, снова пустил дым прямо в лицо Бурды.
— С вашего любезного разрешения, — начал он, — мы тут немало всего наслушались. Правительство то, правительство се. Со стороны слушая, в самом деле можно подумать, что правительство без нас вмиг со всем справилось бы. Но мы свои люди, кому тут очки втирать? Неужели правительство в самом деле думает, что оно осилит коммунистов только с помощью тюрем Голендзинова и Березы? А мы что, собаки? Мы у себя в партии каждый день ругаемся со сторонниками народного фронта, я на этом даже здоровье потерял. Как бы вы без нас обошлись? Взять хотя бы Кулибабу, разве мало членов «Вици» [10] тянется к красным?