И вот стоит Маркевич вместе со своим взводом, выстроенным в две шеренги, в ожидании какого-то сановника. Подумать только, а Водзинский хвастал, что, когда он нес почетный караул, был сам городской судья… На тротуаре, как раз напротив него, собрались женщины с детьми и о чем-то судачат. Подошли старухи, прибежали мальчишки. Посредине площади стоит маленький столик, а на нем какой-то длинный, прикрытый скатертью предмет. После команды «вольно» солдаты переминались с ноги на ногу, кто-то даже разговаривал — наверно, Цебуля. Несмотря на усталость, Маркевич внимательно следил за всем происходящим. Доверие Потаяллы уже начинало его тяготить. Маркевич подбадривал себя размышлениями о том чудесном цементе, который сплачивает армию, — о дисциплине. Слепое повиновение начальству. Полная уверенность в том, что за тебя думают, в критический момент не подведут, не бросят на произвол судьбы, спасут, — вот золотое правило, которое он твердо усвоил за последние полгода. Маркевич был преисполнен горькой гордости командира. А вдруг солдаты собьются с ноги во время марша? А вдруг им придется хором ответить на благодарность сановника, хорошо ли это у них получится? Много забот у командира! Только теперь Маркевич понял, что, как власть ни приятна, она не может окупить тех тягот, которые влечет за собой связанная с ней ответственность.
Ожидание затягивалось. Возле Цебули собралась уже кучка любителей поговорить. Бабы затеяли между собой спор: что за длинная штука красуется на столике? Винтовка? Вряд ли, винтовками все уже снабжены. Может, про запас? Как бы не так! Если про запас, прислали бы одного солдатика, зачем же столько народу утруждать? А им что? Они на казенных хлебах, их труды заранее оплачены. Такие молоденькие, мой тоже где-то под Краковом…
Цебуля рассуждал иначе: «Если станут выдавать по одной винтовке, так лет через сто вооружат всю армию».
— Цебуля, не болтайте! — оборвал его Маркевич, решивший, что пора проявить свою командирскую власть.
— Слушаюсь! — щелкнув каблуками, отчеканил Цебуля.
Бабы подошли поближе.
— Может, тетеньки, вы нам водички принесете, экая жарища!
Какая-то баба побежала:
— Я для вас вина не пожалею, вы только нас от Гитлера…
— А вы не беспокойтесь, мы не чехи! — выскочил вперед капрал Пискорек. — Гитлера только пугнуть хорошенько — мигом возьмется за ум, небось не сумасшедший…
— Возьмется или нет — не известно, — вступил в разговор Цебуля, авторитетное заявление капрала на него не подействовало. — Нам бы побольше танков, для сумасшедших это лучшее лекарство…
— Танки хороши на шоссе, наши дороги для них не годятся, ведь верно, пан подпоручик? — обратился за поддержкой Пискорек.
— Отставить разговорчики! — Для чего нужна власть, как не для того, чтобы дать обоим спорщикам по голове?
Вернулась баба с водою. Ее обступили солдаты, благодарили. Баба оказалась на редкость разговорчивой:
— Бедняги вы, бедняги! Одно слово — пехота! Автомобилей, видно, для вас не хватило?
— Какие там автомобили!
— Ну, конечно! Вот молодчиков в синих мундирах из Голендзинова [20], тех возят.
— Эге, да ты, тетка, в политике разбираешься?!
— Дадут вам резиновой дубинкой по шее, и вы разберетесь. Я такую школу прошла, у нас, на Охоте…
— Ну, если ты такая умная, скажи, будет война?
— А почему ей не быть? Дали волю Гитлеру — он теперь сам не знает, чего хочет.
— Кто ему дал волю, мы?
— А кто, может, я? Я орала «долой!», когда их министры приезжали, и вот не прошло и года…
Пискорек наклонился к Маркевичу:
— Пан подпоручик, это, наверно, коммунистка. Надо ее прогнать!
— Что вы болтаете, капрал! — Маркевичу неловко было гнать женщину, которая только что бегала за водой. И к тому же какой там коммунизм, бабья болтовня.
А баба тем временем разошлась не на шутку:
— Моего? Моего не взяли, потому что он больной. Все ему кости в Голендзинове переломали. А за что? Ну, вы, известное дело, солдаты, вас это мало касается. Что такое забастовка, слышали? Ну вот, так его за забастовку.
— И правильно, — сказал Пискорек, — пусть не бунтует против властей!
— Смотрите, какой умный! Власть не для того поставлена, чтобы не давать людям заработать на жизнь.
— Он, видать, бездельник, вот и не может заработать.
Баба даже поперхнулась от возмущения:
— Это мой Игнаций — бездельник? Дождалась я от молокососа!
Соседка потянула ее за рукав.
— Будет вам, пани Кравчик, зачем с солдатами связываться…
Солдаты притихли. Один Пискорек радовался своей победе: