— Сколько тут, в городе, этой голытьбы. Мы тут для того и находимся, чтобы она себе лишнего не позволяла…
С той стороны, где стояли женщины, подошел какой-то полицейский с серебряными галунами на воротнике и шепнул Маркевичу:
— Лучше бы солдаты держались подальше от населения… Оно, конечно, нужно потеплее, но… тут у нас, знаете, на Охоте всякий сброд… А кроме того, пан вице-министр обещал прибыть лично…
Маркевич чуть не присел от волнения и крикнул изо всех сил:
— Смир-р-рно! Первая и вторая шеренги три шага вперед… арш!
Женщины остались позади и умолкли. Прошло еще пятнадцать минут. Донимала жара. От солдат несло каким-то металлическим, кислым запахом. Сигареты сушили губы, язык прилипал к нёбу. Дамы обмахивались сумочками. А Маркевича мороз по коже подирал: сам вице-министр приедет!
В продолжение всей церемонии Маркевич себя не помнил от волнения. Вице-министр, высокий, с орлиным взором, только взглянет — в дрожь бросает. Впрочем, Маркевича дрожь пробирала до самого конца церемонии. С пламенными речами выступили две дамы. Он слушал их и смотрел на вице-министра; дамы говорили с таким воодушевлением, даже со слезами на глазах, и Маркевич под конец почувствовал необыкновенный прилив сил. Вице-министр, дамы — все смешалось в его голове. Счастливый и совершенно обалделый, он только ждал знака, чтобы броситься в огонь, в воду или перегрызть горло самому Гитлеру. На прощание вице-министр сказал ему ласковое слово. Не помня себя от восторга, Маркевич крикнул от всего сердца «да здравствует!» и еще долго глядел вице-министру вслед: вот как выглядит один из тех, кто уверенной рукой ведет Польшу в эти суровые дни.
Потом уже не было той торжественности. Пулемет потащили в казарму и там примерно с час провозились с разными формальностями: составили акт сдачи и приема, взяли с Маркевича расписку. Потом двое солдат отнесли пулемет в цитадель на мобилизационный склад.
Только около пяти часов Маркевичу удалось вырваться в город. Он был еще под впечатлением сегодняшних событий. Какой прекрасный человек вице-министр — гуманный и мудрый! В памяти Маркевича всплывали отдельные моменты дня. Какой аккуратный, чистенький, густо смазанный пулемет! Помучились, правда, но не зря. Армия обогатилась еще одним пулеметом. А один ручной пулемет, если говорить о силе огня, — это, в сущности, половина станкового пулемета…
— Ей-богу, это же Труба! — крикнул кто-то и хлопнул Маркевича по плечу. Минейко!
Когда это было? В третьем классе. Лет пятнадцать тому назад. Оба они были плохими учениками — сорванцы и лентяи. Единственный сын помещицы из Спуши, возле Ляховичей, Минейко в школу приезжал в пароконном экипаже. После скандала в костеле мать определила его в гимназию при монастыре, где-то в Галиции. С тех пор они не виделись, но до Маркевича дошли слухи, что Минейко поступил в офицерское училище, стал кадровым офицером. Как он вырос! Каким стал красавцем! Что за мундир! Ну конечно, он уже поручик, носит аксельбанты. Но, видно, успех не вскружил Лютеку голову. Минут пять он похлопывал Маркевича по плечу и что-то кричал. Однако как быть с пятнадцатилетним перерывом в их дружбе?
— Знаешь что, приходи в девять в «Бенгаль». Это кабак. Вспрыснем нашу встречу. Обязательно сегодня — завтра утром я уезжаю со своим стариком.
Вечером Маркевич принарядился как мог. Шею его стянул новый белый воротничок, в парикмахерской его опрыскали одеколоном. Он дал даже заработать уличному чистильщику сапог. И наконец, небрежно бросив водителю такси: «Бенгаль», — выехал к месту встречи. Это вышло чертовски шикарно, к тому же он понятия не имел, где этот ресторан находится.
Он вошел в «Бенгаль» преисполненный сознания собственной значительности, даже про нос забыл. Однако вид зала подавил его: такой роскоши он не ожидал увидеть даже в Варшаве. Черные, блестящие стены, мягкие темно-красные кресла, все в золоте. У Маркевича сердце сжалось: отложенных про черный день двухсот злотых надолго здесь не хватит. Впрочем, двум смертям не бывать, одной не миновать! Может, еще война грянет…
Голодный, стыдливо спрятав за бокалом с салфетками бутылку пива, Маркевич сидел битый час. Было уже около десяти, а ресторан по-прежнему пустовал. Слишком дорогой — сюда, наверно, никто и не ходит… Ну, ничего, зато будет чем похвастаться в Смолевичах…
Наконец они явились: высокий, белокурый, еще более румяный, чем обычно, Минейко и с ним незнакомый офицер. Тоже статный, но чернявый и курносый.
Третьей была девушка. Высокая, ненамного ниже Минейко, с еще более светлыми, чем у него, волосами необычайно нежного, золотистого оттенка, маленьким, чуть вздернутым носиком и голубыми глазами. И пахло от нее чем-то необыкновенно приятным — не то сиренью, не то гвоздикой.