— Только ты никому не рассказывай, — попросил Генри.
— Бабушке я должна объяснить, но можешь быть уверен, она никому ничего не скажет.
— Ладно, бабушке скажи. Только смотри — больше никому!
Мама пообещала сохранить все в тайне, и он, мокрый, выскочил из ванны, и мама закутала его в большое махровое полотенце и прижала к себе, и сказала, что сейчас съест его — такой он сладкий, и они вместе спели веселую песенку, а на ужин были его любимые макароны с сыром.
Эди сварила ему сосиски, поджарила картофельные оладьи и открыла банку фасоли. Пока он, сидя за кухонным столиком, поглощал все это, Эди сидела напротив и пила чай.
«Что-то она сегодня неразговорчивая», — подумал Генри. Обычно они болтали без умолку, и он очень любил слушать про все, что происходит в их округе: кто умер и какое осталось наследство; чей сын ушел с фермы и нанялся работать в гараже в Релкирке; у кого в скором времени родится ребеночек и какое это будет радостное событие. Но сегодня Эди не сообщала ему никаких новостей. Она сидела, уперев пухлые, с ямочками, локти в стол, и смотрела в окно на узкую зеленую полосу своего палисадника.
— О чем это ты задумалась, Эди? — спросил Генри. Обычно это она задавала ему такой вопрос.
Эди тяжело вздохнула.
— Ах, Генри, не знаю, что тебе и сказать…
И ничего не сказала. Но он настаивал, и тогда она ему объяснила, почему у нее такое плохое настроение. Есть у нее двоюродная сестра, которая прежде жила в Туллочарде. Зовут ее Лотти Карстерс, и все у нее в жизни неладно. Замуж она так и не вышла. Пошла было в горничные, но скоро ее уволили — очень она все плохо делала. Покуда родители не умерли, она жила с ними, а когда осталась одна, очень странно стала себя вести, и ее забрали в лечебницу. «Это у нее был нервный срыв», — сказала Эди. Но теперь ей лучше, она выздоравливает, и скоро ее выпишут из лечебницы, и она придет жить к Эди, потому что ей, бедняжке, пойти больше некуда.
«Совсем это ни к чему, — подумал про себя Генри. — Эди только моя».
— Но у тебя ведь нет комнаты для гостей, — сказал он.
— Придется отдать ей мою спальню.
— Но где же будешь спать ты сама? — возмутился Генри.
— На раскладушке в гостиной.
И как же Эди поместится на раскладушке — она ведь такая толстенькая?
— А почему Дотти не может спать на раскладушке?
— Но она будет гостьей. И зовут ее не Дотти, а Лотти.
— И долго она будет твоей гостьей?
— Не знаю, там посмотрим.
Генри подумал.
— А ты не можешь переехать к нам? Будешь помогать маме и Ви в Пенниберне?
— Господь с тобой, Генри! Лотти ведь тоже нужно помогать.
— А она мне понравится? — Это было важно узнать.
Эди не знала, что ему ответить.
— Ах, Генри, она какая-то унылая. «У нее винтиков не хватает», — так говорил мой отец. Заглянет, бывало, к нам в дверь какой-нибудь мужчина, она такой визг поднимет, как будто ее режут. И ужасная недотепа. Когда-то — это было давно — она нанялась в горничные к старой леди Балмерино и столько дорогой посуды перебила, что ее уволили. С тех пор она уже нигде не работала.
Генри совсем расстроился.
— Ты не разрешай ей вытирать пыль, — сказал он, — а то она перебьет все твои красивые статуэтки.
— Да она не только их разобьет… — мрачно начала Эди, но не договорила, хотя Генри внимал ей с большим интересом, она улыбнулась и переменила тему.
— Хочешь еще одну лепешку или приступишь к шоколадке? — спросила она.
4
Дождь перестал. Вайолет вместе с Арчи и Вирджинией стояла на крыльце Балнеда. Сырость все еще висела в воздухе, но с запада подул свежий ветерок. Подняв голову, Вайолет ощутила на щеке его дыхание. Низкие облака медленно откатывались в сторону, открывая тут и там ярко-голубые просветы, в которые устремлялись сияющие лучи солнца. Вечер обещал быть по-настоящему летним, жаль только, что прояснилось так поздно.
Старый «лендровер» Арчи ждал их на подъездной площадке. Они попрощались с Вирджинией. Вайолет чмокнула свою невестку в щеку.
— Передай привет Эдмунду.
— Передам непременно.
Вайолет и Арчи с некоторым трудом влезли в «лендровер» — Вайолет по причине преклонного возраста, Арчи из-за ноги. Арчи включил зажигание, и они двинулись. Перед выездом на шоссе Арчи замедлил ход, но движения на шоссе не было, он развернулся и поехал по улице, которая пересекала Страткрой из конца в конец.
Вот и епископальная церковь. Мистер Глоксби занимался стрижкой газона.