Когда Энрайз резким движением рассёк собственную левую ладонь, Тэйлос ощутил неприятную боль, и тут же мир предстал перед ним во всей чёткости и ясности. В голове было столь тихо, точно все мысли, когда-либо там существовавшие, умерли.
Золотые линии пентаграммы, что всё ещё висели над свечами, окрасились алым, поймав в себя все до единой капельки крови. Дэвид не озаботился раненой кистью, а внимательно смотрел на огонь, будто ожидал знака. Тэйлос снова увидел его лицо и впервые отчего-то решил, что его друг — невероятно хорош собой. Мысль словно принадлежала не ему, а пришла извне, чтобы смутить его.
— Здесь, — отозвался, стирая неподходящие размышления, казалось, весь мир разом. И из земли, прорастая сквозь пентаграмму, поднялась девочка. Взгляд её внезапно тёмных и внимательных глаз был слишком тяжёлым для ребёнка столь юных лет.
— Глория, — мягко улыбнулся Дэвид, и Тэйлос увидел, как дрогнули в ответной улыбке губы девочки, но понял, что улыбается сам, что его собственный рот теперь ожил и из него доносятся слова, сказанные совсем не его голосом. Удивительно, но он даже чувствовал, что его голосовые связки ничуть не двигаются.
— Зачем ты позвал меня?
— Ты многое рассказала нам, — Дэвид говорил подчёркнуто спокойно и медленно, звучание его голоса растекалось в послезакатном сумраке. — Но у нас есть один вопрос.
— Я слушаю.
— Где твоя мать, Глория?
Призрак качнул головой, оглядел кладбище с внезапным интересом. Лицо девочки стало задумчивым, точно она никак не могла чего-то рассмотреть.
— Она не жива, — ответ пришёл не сразу, и в нём чувствовалась неуверенность. — Но она не мертва.
Дэвид нахмурился, словно силился выбрать слова для нового вопроса, но Тэйлос уже чувствовал, что задать его невозможно. Связь между ним и призраком нарушилась, отозвавшись дрожью во всём теле.
Глория уходила.
— Освободи меня, — шепнула она на прощанье. — Разве ты не обещал мне?
Тут же рассыпалась пентаграмма, свечи превратились в жалкие потёки воска. Мрак расползался вокруг, и только светлая полоса на западе подсказывала, что солнце село не так давно.
Тэйлос тяжело опустился на землю, хотя не сумел вспомнить, когда именно встал, голова кружилась, виски наполнялись свинцовой болью, а во рту пересохло. Напротив него Дэвид старательно перетягивал кисть, бинтуя рану.
— Не жива и не мертва, — наконец-то к Тэйлосу вернулся собственный голос. Он поднял взгляд на Энрайза. — Понимаешь, что это значит?
Дэвид хмыкнул и принялся собирать вещи.
— Мы нашли, кем заменил девочку Грэйс, — только и сказал он. Тэйлос хотел бы узнать больше, но по лицу Энрайза было видно — он не стремится поделиться своими знаниями. — Выпей, — он протянул ему фляжку. — Не торопись, захлебнёшься.
Обжигающая и горькая жидкость, не похожая ни на какой известный Тэйлосу алкоголь, принесла облегчение. От головокружения не осталось и следа, и даже зарождавшаяся головная боль отступила. Он помог Дэвиду навести порядок на могиле. В считанные минуты всё было закончено, и они неспешно вышли к центральной аллее. Кладбище безмолвствовало, улёгся даже ветер.
У выхода их поджидал Джонатан. Опираясь на верную метлу, он смотрелся гротескным памятником, внезапно ожившим в сиреневых сумерках. Тэйлос кивнул ему, не думая, что старик заведёт разговор, но тот прищурился и заметил:
— Грэйс знает, что вы там были. Он стал реже приходить сюда, точно чего-то опасается, да только вы должны понимать — он не из тех людей, которые любят чего-то опасаться.
— Мы понимаем, — вмешался Дэвид, не дав Тэйлосу ответить. — Не беспокойся о нашей безопасности.
— Не прими близко к сердцу, парень, но тебя я и знать не знаю, а вот Тэйлос мне не чужой. Ты уж постарайся в своих играх не зайти чересчур далеко, — теперь он говорил только с Тэйлосом, и в голосе звучала неподдельная забота. — Поберегись. Это опасный зверь, не тебе с ним тягаться.
— У Глории ведь была мать, — сказал Тэйлос, больше желая отвлечь Джонатана, чем рассчитывая узнать что-то новое. — Разве она не похоронена тут же?
— А разве она умерла? — Джонатан почесал подбородок. — Говорил же тебе, я ничего не знаю о ней и никогда её не видел.
— Хорошо, — Тэйлос решил, что задаст тот же вопрос позже, возможно, без Дэвида, потому что тогда будет проще найти подход к старику, который Энрайза отчего-то невзлюбил. Конечно, Джонатан не раз упоминал, что не знает о матери Глории ничего конкретного, но если назвать ему имя, он может вспомнить могилу.
Они покинули кладбище, когда начал накрапывать дождь. Редкие фонари едва освещали улицу, и казалось, что она напиталась влагой и дышит сыростью. Тэйлос поёжился, услышав, как Джонатан запирает кладбищенские ворота.
— Не жива и не мертва, — повторил вдруг Дэвид, едва они отошли от ограды. — Думаешь, она всё-таки в могиле?
— Не знаю, но почему бы не проверить? — Тэйлос коротко глянул на него. — Или ты считаешь иначе? Есть иной вариант?
— Начать следует не с кладбища, — Дэвид бросил взгляд на забинтованную кисть. — Здесь есть клиника для душевнобольных?
— Конечно… — ошеломлённо отозвался Тэйлос. Подобная мысль ни за что не пришла бы к нему в голову, но теперь он понимал, что Дэвид прав. Неугодную женщину, что могла бы назвать Грэйса убийцей, легко упечь как сумасшедшую, когда в кармане не переводятся деньги.
— Вот куда наведаемся завтра, — Энрайз бодро зашагал к его дому.
Тэйлос думал, что Дэвид не станет подниматься к нему в квартиру — ведь они будто бы закончили все дела на сегодня, но Энрайз не изъявил желания возвращаться в гостиницу.
— Напомни мне, — сказал он, когда Тэйлос начал подниматься по лестнице, — куда подевались амулеты, что я делал для тебя?
Ещё когда они учились в университете, Дэвид порой преподносил Тэйлосу странные подарки — то ли чтобы доказать дружеское расположение, то ли просто в шутку. Тэйлос не придавал им особенного значения, хотя принимал и сохранял их. Сейчас они лежали в том самом тайнике — больше, конечно, в память о дружбе, чем из понимания истинной ценности.
— Они целы, если ты об этом, — недоумённо протянул он, впуская Дэвида в квартиру. — А в чём дело?
— Ты их не используешь? — Дэвид задал вопрос тем же тоном, но взгляд его был пронизывающим и странным.
Подарки тогда напоминали замысловатое ухаживание, но, собственно, Тэйлосу и в голову бы не пришло, что необычные подвесы, которые Дэвид передавал ему, действительно являются амулетами.
— А как их использовать? — оторопел он, чувствуя, как от него что-то ускользает. — Я полагал, что это… безделушки? Пусть красивые и, вероятно, дорогие.
— Стал бы я делать бессмысленные подарки, как думаешь? Тем более что ты никогда не пытался… принарядиться и не был склонен носить украшения, — всё-таки подобрал он слова. — Так где они сейчас?
Тэйлос вздохнул и подошёл к стеллажу. Тайник достался ему в наследство от предыдущего обитателя квартиры. Он нашёл его совершенно случайно — как раз когда решил, что пора увеличить количество книжных полок и обновить стены. Теперь ему пришлось снять книги и с помощью ножа отодвинуть фанерный лист, за которым скрывалась металлическая дверца — замок в ней пришлось заменять, прошлый был сломан, и ключ теперь Тэйлос носил на тонкой цепочке, глубоко под рубашкой.
Возможно, стоило бы и от Дэвида скрыть местоположение тайника, но в тот момент Тэйлос ни о чём таком не задумался. Открыв дверцу, он отставил в сторону папку с рукописью и вытащил шкатулку.
— Здесь, — сказал он, поворачиваясь.
Подарки Дэвида он содержал в исключительном порядке, у каждого амулета был бархатный мешочек, и все они, аккуратно уложенные в шкатулку, внезапно напомнили Тэйлосу о студенческих годах. Он с удовольствием поперекладывал бы их сейчас, чтобы вновь окунуться в годы, наполненные познанием и новыми знакомствами, но ностальгический порыв пришлось сдержать.