Почти очарованный и опьянённый происходящим, Тэйлос послушно прошёл на указанное место и сел. Дэвид опустился перед ним на колени и коснулся ладонями пола.
— Просто слушай мой голос, — сказал он.
Тэйлос кивнул и внимательно прислушался. От запахов ли, от волнения или от самой атмосферы комнаты он вдруг потерял возможность мыслить связно. И хоть что есть сил концентрировался на голосе и самом образе Дэвида, так и не смог разобрать, что именно тот произнёс — слово упало с его губ и качнуло комнату.
Тени удлинились, стали насыщеннее и гуще, явственней стал и аромат благовоний. Полутона теперь наливались цветом, становились ярче, а потом мерцающий изумрудный свет камня — только сейчас Тэйлос заметил, что между ними с Дэвидом появился камень, — озарил комнату, множа тени и контуры предметов, разбрасывая зелёные блики.
Тэйлос понимал, что по-прежнему сидит не шевелясь, и в то же время он будто заблудился в диковинном лесу, где всё было живым и искрилось, множа вокруг радужные пятна. Он шёл тропой, всё ещё оставаясь на месте, и Дэвид был рядом, но одновременно где-то далеко.
Мыслей не осталось, как и самого желания мыслить, Тэйлос превратился в безмолвного наблюдателя, чувствовал, как сквозь него течёт дивный, полный красок мир, не заставляя задумываться, тревожиться или же искать ответы. Его кутало тепло, нежность, мягкость, в какой-то миг Дэвид оказался рядом — очень близко — и губы его шевелились, но Тэйлос не понимал слов. Он не удивился, не взволновался, принял как должное.
Всё шло, как нужно. И это было его единственным осознанием, его удивительным прозрением, от которого он едва не засмеялся.
Понимание, что всё течёт заведённым порядком, довлело над ним и дарило спокойствие. Он точно путешествовал из сна в сон, и все видения были приятными, переливались мягкими красками, множились и собирались в единое целое. Не в силах уследить за ними, найти точку отсчёта, Тэйлос шёл очарованным странником, удивляясь тому, что как будто бы всё равно находится на одном месте. А может, это весь мир двигался мимо него, танцевал и изгибался, являя ему новые грани, искристые и полные изначальных тонов, самых чистых и ярких.
В какой-то миг Тэйлос узнал магию, понял, что находится в двух мирах сразу, один из которых не принадлежал людям, а был домом призраков и духов, магических волн и рек. Он — прекрасный и чистый — влёк и манил его, нашёптывая отказаться от физических оков собственного тела.
А затем даже ощущения этого чудесного мира отошли на второй план, потому что Тэйлос ясно почувствовал присутствие Дэвида. Они замерли друг напротив друга — такие же искрящиеся, светлые, как и всё вокруг, — и можно было видеть, как их суть тянется друг к другу, сплетаясь в нечто единое. Зачарованный, Тэйлос потерял ощущения собственного тела, но понял, что Дэвид уже не стоит напротив, а будто превратился в него самого, будто ожил в нём, пророс в него так глубоко, что каждый нерв Тэйлоса оказался затронут им, и было невозможно понять, наслаждение или боль приносит это слияние.
Мир сиял. Сиял слишком нестерпимо.
Потом Тэйлос почувствовал ладонь Дэвида в своей ладони. Разнять их не получится, понял он: нет Дэвида отдельного от него, как нет его отдельно от Дэвида.
Краски вокруг меркли, их кружение останавливалось, и Тэйлос вдруг открыл глаза.
Теперь он не поручился бы, что всё увиденное не было лишь игрой сознания, рождённой опьяняющим наркотиком. Отрицать произошедшее он тоже не мог, лишь с удивлением обнаружил, что лежит в центре вычерченной фигуры полностью обнажённый. Догорели свечи и не курились больше благовония, даже за окнами успело стемнеть, и свет уже не пробивался из-под закрытых гардин.
Дэвид, обнажённый до пояса, появился рядом и набросил на него плед. Он опустился рядом, снова поймав ладонь — совсем так же, как сделал это во время странного путешествия — и во время пика, когда они вдруг стали одним, единым. Когда…
Тэйлос не знал, чувствовать ли стыд. В теле пробуждались отголоски того, что происходило с ним, и эти ощущения не были ни приятными, ни неприятными.
— Сосредоточься, — попросил Дэвид. — Почувствуй меня.
Тэйлос слабо улыбнулся — он ощущал его даже слишком сильно. Будто вокруг него вырос щит или внутри него что-то безраздельно принадлежало Дэвиду.
— Чувствую, — сказал он, осознав, что от него терпеливо ждут ответа. — Значит, всё получилось.
— Получилось, — кивнул Дэвид и отвёл взгляд.
И хоть Тэйлосу было хорошо и спокойно, хоть его окружало тепло, он почувствовал лёгкую горчинку, что-то холодное и тёмное внутри Дэвида. Он быстро нашёл, в чём причина. Дэвид скрывал что-то ещё.
Усталость не позволила ему задать вопрос. Дэвид же помог ему подняться, но потом нахмурился, присматриваясь к его лицу, подхватил его на руки, точно Тэйлос ничего не весил, и понёс по лестнице вверх, даже не вспомнив о его одежде. Впрочем, Тэйлос не возмутился, из него точно вытащили все кости, так что, вероятно, он действительно не сумел бы добраться до спальни сам.
Дэвид устроил его на постели и некоторое время сидел рядом, словно собираясь что-то сказать. В последний момент он лишь качнул головой и произнёс бессмысленное:
— Засыпай.
Когда он вышел за дверь, Тэйлос вздохнул и закрыл глаза. Однако вопреки растёкшейся по телу слабости, он долго не спал. Ночь текла мимо, за окном слышался шум сентябрьского ветра, обрывавшего листву с деревьев в саду. Иные ветки поскрипывали по карнизу, иногда тяжёлая капля срывалась и ударяла по жестяному подоконнику по ту сторону стекла. Неспокойная погода точно оттеняла его собственные эмоции, что казались спокойным и глубоким озером.
Тэйлос рассматривал их, опасаясь погрузиться. Он их не узнавал.
========== Часть 15 ==========
Когда Тэйлос спустился в холл в поисках Дэвида, был уже почти полдень. Память о ритуале всё ещё не хотела складываться воедино, но его это отчего-то не беспокоило. Напротив, странные и страшные события, с которыми они так или иначе оказались связанными, перестали тревожить его с прежней силой, а новые чувства, которым он не мог подобрать названия, почему-то к утру преобразовались, подарили привкус то ли подступающего счастья, то ли опьянения. В любом случае Тэйлос не спешил отбрасывать их или выспрашивать Дэвида, что именно с ним случилось. Он решил позволить эмоциям течь самим по себе, не стал ограничивать их, лишь рассматривал, будто драгоценную игрушку.
С утра было пасмурно, но свинцово-серое небо никак не хотело пролиться дождём. Тэйлос подошёл к высокому окну и некоторое время созерцал сад, теряющий листву. На мгновение ему показалось, что этот дом уже полностью принадлежит им, и воспоминание об Аманде внезапно принесло разочарование. Он с лёгкостью мог представить, как, закатав рукава рубашки, срезает в этом саду первые цветы, чтобы поставить их в строгую вазу, украшавшую каминную полку, почти не закрывая глаз мог увидеть, как поднимается вечером по лестнице с подносом, где стоят две чашки чая. Как Дэвид кивает ему, поднимая голову от раскрытого на столе в кабинете увесистого тома…
Стояла тишина, не подсказывающая, где сейчас находятся другие обитатели дома, но Тэйлос внезапно осознал, что найдёт Дэвида в библиотеке. Глубинное знание, где тот находится, ощущалось столь же естественным, как понимание, каким образом располагается в пространстве собственная рука или нога. Поправив шторы — а заодно отметив, что их следует отправить в стирку, — Тэйлос отбросил прочь досужие фантазии и прошёл дальше.
Когда он открыл тяжёлые двери, то сразу увидел Дэвида. Тот читал и делал пометки, а весь рабочий стол перед ним занимали разложенные листы бумаги, на полях которых тут и там пестрели красные росчерки.
— Чем занимаешься? — спросил Тэйлос, подойдя ближе. Он отметил, что это — те самые страницы, которые он отпечатал до ритуала. Странно, но теперь они не вызвали никакого отклика, в то время как рукопись Глории звала его к себе до того самого момента, как он закончил её. Впрочем, Тэйлос был уверен, что если возьмётся перечитывать, настойчивая девочка напомнит, что он обещал ей помочь, отпустить… Но дух, что надиктовывал ему листы, с которыми теперь возился Дэвид, будто отступил за грань.