— Брось! Требуется ли чужое внушение, когда всё очевидно, — Дэвид поморщился, вырывая ступни из земли, шагнул в сторону от Тэйлоса, но отвернулся.
Тэйлос в ответ поймал его за руку и притянул к себе, заставив посмотреть в глаза. Пространство вокруг них было изломанным, что-то в нём было неправильно, намеренно искажено, и Тэйлосу казалось, что все искажения сходятся в самом Дэвиде, что каждый знак на его теле представляет собой один из узлов запутанной сети.
— Когда же ты это обнаружил? — вопрос сорвался с губ сам собой, точно говорил даже не сам Тэйлос, а его дар.
Дэвид некоторое время смотрел ему в лицо, но молчал, а после сон будто подёрнулся туманом — и вот уже сбоку, прямо за грудой камней, появилась просторная гостиная, декорированная траурными лентами, точно они рассматривали чудовищных размеров кукольный домик, где для удобства на петлях откидывалась передняя стенка. Мебель в представшей их глазам комнате была переставлена, разбежалась по углам, повсюду стояли свечи, а в самом центре возвышался массивный гроб красного дерева. На белом атласе, которым гроб был обит изнутри, покоился уже не молодой, но всё ещё крепкий мужчина.
Тут в комнату зашла облачённая в траур пара с ребёнком: мужчина придерживал за руку ребёнка, и Тэйлос, конечно, узнал — то был Дэвид, пусть ещё очень юный. Женщина что-то говорила ему, и в лице её было столько назидательности, что не осталось печали. Наконец мужчина выпустил пальцы Дэвида, и он несмело подошёл ближе к гробу. Замер в нескольких шагах, словно в недоумении, потом всё-таки подошёл вплотную. Он вглядывался в лицо мужчины со странным вниманием, а после, поколебавшись, коснулся его руки.
Поначалу ничего не происходило, но вдруг мужчина шевельнулся и сел в гробу. Изумлённый Дэвид даже не отпрянул в сторону, глядя на него расширившимися глазами, но его родители — а это были именно они, Тэйлос более не сомневался — синхронно закричали. Мать бросилась в сторону, повалив массивный канделябр, где дрожали язычки десятка свечей. Тут же занялась обивка кресла и ковёр. Дэвид оказался посреди разгорающегося пламени, но вряд ли видел, что происходит. Он слишком пристально вглядывался в лицо мужчины. Тот же, очевидно, каким-то образом сознавал происходящее, неловко выбрался из гроба и подхватил Дэвида на руки.
Картина моргнула, и теперь полыхающая гостиная отдалилась, превратилась в дом на заднем плане. Из него вышел человек с ребёнком на руках. Он медленно опустился на колени, отпуская свою драгоценную ношу, и тут же в его ноги вцепилось жадное пламя.
К мальчишке, растерянно застывшему в опасной близости от огня, подбежали родители. Их лица искажались ужасом. Мимо бежали слуги, стараясь потушить огонь… Ни криков, ни голосов не было слышно, и по губам Тэйлосу не удалось прочесть, что же твердили удивлённому и огорчённому ребёнку. Картина ещё мгновение оставалась яркой, а затем рассыпалась искрами.
— Мой дядя, — пояснил Дэвид негромко. — Я вернул его в умершее тело, хотя всего лишь хотел проститься. То мгновение показалось мне таким удивительным, таким простым — я ведь любил его. Его смерть стала ударом для отца, и на миг мне подумалось, что так легко решить все проблемы… — он печально улыбнулся.
— Удивительно, — негромко согласился Тэйлос. — Хотел бы я получить хоть одно мгновение с матерью. Мне до сих пор кажется, она не всё успела мне сказать, а теперь и не желает говорить. А ты… Ты поверил, что чудовище? Так тебя назвали тогда, Дэзмонд?
Тот отозвался безразлично:
— Ну что ты, мои родители не стали бы так выражаться. В любом случае я осквернил его дух, вернув в разлагающуюся плоть. И мне вдвойне больно от того, что первым его инстинктом было спасти меня, а не проклясть.
— Брун рассказывала мне другую историю, — Тэйлос поймал его ладони. — Разве вернувшийся дух должен был тебя возненавидеть? Разве не естественно — спасти того, кого любишь? Кощунство… Что кощунственного в естественном порыве ребёнка, который даже не знает, на что способен?
— Тэйлос, посмотри вокруг, вот моя сила, — убеждённо отозвался Дэвид. — И пусть даже в порыве нет ничего странного, но моё естество идёт против заведённого хода вещей. Я — тот, кто попирает главную необратимость человеческой жизни — смерть. И поверь мне, ты не хочешь знать, на что походит человек, когда преступает ощущение неотвратимости. Сигил и я — мы оба… нарушаем законы времени.
— Наверняка Брун знает, что на это ответить. И говорила она тебе это не раз, — Тэйлос сжал его пальцы. — Мне же не хватает познаний, в моём распоряжении лишь чувства. То, что делаешь ты, не кажется мне чем-то неправильным. Соприкоснувшись с миром духов, я точно ощутил — каждый из них на мгновение хотел бы вновь обрести тело. И лишь те, кому нечего сказать, не придут и не отзовутся тебе, сколько бы ты ни звал их. Так кто же тогда нарушил законы времени — некромат, давший ещё один шанс, или тот, по чьему умыслу душа томится между тем миром и этим?
Пожалуй, после этих слов Дэвид впервые за весь разговор взглянул на него осмысленно, будто на мгновение его собственные страхи и мысли отступили. Взгляд его стал теплее, и, ободрённый этим, Тэйлос продолжил:
— Дэвид, — он прижал его ладонь к своей груди. — Я твой медиум, и ты можешь слышать меня, можешь чувствовать через меня. Смотри, — и хотя в жизни Тэйлос бы ни за что не нашёл в себе знаний о том, что собирался сделать, сейчас достаточно было прикрыть глаза — и голоса умерших гулко заполнили его, а затем и вырвались наружу, наполняя пространство.
Они говорили все разом — тихо и громко, монотонно бормоча и срываясь на крик. Каждый торопился, стремился высказать и рассказать, и не было возможности заставить их замолкнуть. И все они как на подбор просили об одном-единственном шансе. Месть, любовь, сотни тысяч иных причин вели их, но каждый готов был склониться перед тем, кто умел отпирать дверь, в чьих руках был магический ключ, позволявший им обрести подобие жизни пусть на краткий срок.
Пальцы Дэвида дрогнули, и Тэйлос открыл глаза.
— Но ведь не всегда так, — Дэвид смотрел с сомнением, почти с болью. — Есть те, кто хочет говорить, но некромант поднимает, в том числе пустые тела, привязывает дух к ненавистной ему плоти, пусть даже вопреки всякой воле…
— Разве ты сам так поступаешь? — Тэйлос вздохнул. — Каждый человек может убить, искалечить, уничтожить другого. Но все ли действуют именно так? Разве не для этого существуют наши принципы, Дэзмонд? — называя его настоящим именем, Тэйлос чувствовал себя так, будто пробивается к самому его естеству. И действительно, постепенно отчуждённость, с которой Дэвид смотрел на него, исчезала. Какими бы ни были его страхи, сейчас они отступали, а вместе с ними постепенно исчезало и царившее вокруг запустение. — Доверься нам с Брун, — попросил Тэйлос, смутно чувствуя, что начинает просыпаться.
Дэвид неуверенно кивнул, а в следующее мгновение всё исчезло, и Тэйлос приоткрыл глаза. Было ещё очень рано. Привидевшийся сон был странным и оставил после себя послевкусие, точно на самом деле не был только грёзой.
Тэйлос перевёл взгляд на Дэвида, мирно спящего на постели. По его лицу не было понятно, снится ли ему что-то, или он спокоен в темноте без всяких видений.
Размяв затёкшие плечи и руки, потянувшись, Тэйлос решил, что снова задрёмывать в кресле не стоит, и отправился на кухню. Там никого не было, и он поначалу хотел только сварить себе кофе, но внезапно почувствовал, что Дэвид проснулся. Ощущение было настолько ясным, что нельзя было принять его за игру воображения. Улыбнувшись, Тэйлос решил приготовить лёгкий завтрак. Он рассчитывал, что Дэвид ещё хотя бы ненадолго останется в постели и он успеет подняться с подносом и пошутить о том, что кое-кто требует внимания и ухода.
Но скоро Дэвид вошёл в кухню. Сон пошёл ему на пользу, но всё же Тэйлос сразу увидел в нём уязвимость, даже хрупкость. Становилось понятно, что до полного восстановления ещё должно пройти какое-то время.
— Что тебе снилось? — спросил он, переворачивая колбаски на сковороде.
— Доброе утро, — отозвался Дэвид и качнул головой. — Я не видел снов. Ты решил приготовить завтрак?