— Фейерверк, — повторил точно чужим голосом Дэвид. — Прежде кто-то погибал на этом празднике?..
Тэйлосу вспомнились некрологи. Ежегодно в сентябре он писал их под шорох дождя, не задумываясь о том, что они могли означать. Он вспомнил и пролистанные заметки в архиве, рассуждения Майка, даже полез за записной книжкой, в последний момент осознав, что та самая, о которой он подумал, осталась в квартире.
— Да, погибшие были, — признал он. — Несчастные случаи среди простых и незаметных людей — кто-то испугался разрывающихся ракет, кто-то выпил слишком много дешёвого виски, кого-то толкнули под экипаж… Эти мелочи город проглатывает, не разжёвывая, мчится дальше, не замечая… — он замолчал и нахмурился. — Но на этот раз ему нужно что-то большее? Нечто грандиозное?..
Дэвид кивнул и снова коротко взглянул на лист, прежде чем отложить его на стол.
— Он не может не понимать, что теперь его жертвоприношения замечены, — добавил он. — А значит, он больше не может позволить себе ждать и накапливать силы постепенно. Чтобы разом получить достаточное количество энергии, не хватит пяти, десяти… даже двадцати человек!
— Он готовит что-то действительно ужасное, — подхватил Тэйлос, и души безмолвно возопили, отчего по спине сбежали мурашки. — Массовое жертвоприношение. Быть может… взрыв?..
— Взрыв, — повторил Дэвид, прикрывая глаза. Он словно рассчитывал в уме, и Тэйлос видел по его лицу — этот расчёт ему не нравится. — Действительно. Он готовит взрыв. Те, кто не пойдёт на арену, обвинят фейерверки. Он сам выставит себя погибшим, обезображенных тел и искалеченных душ будет не счесть. Долгие годы его будет подпитывать всеобщая скорбь, направленная на это самое место, на его воплощённую в арене печать… Брун должна узнать об этом! Когда же будут гонки за кубок Фэйтон-сити?..
Тэйлос судорожно вздохнул. Второе воскресенье сентября — день, когда Грэйс устраивал свой чудовищный и великолепный праздник — было слишком быстро.
— В этот раз четырнадцатого сентября, — голос его неожиданно надломился. — Дэвид, разве мы можем остановить это?..
— Должны, — отвернулся от него Дэвид. — Брун не позволит ему обрести могущество. И мы обязаны помочь ей.
— Что именно сделал Грэйс когда-то? Что за артефакт он использовал? — вспомнил обрывки разговоров с Брун Тэйлос. — Расскажи мне, что такого чудовищного он уже совершил, отчего Брун обязана остановить его?..
— Разве тебе недостаточно того, что он задумал? — Дэвид коротко взглянул на него через плечо, внезапно развернулся и обнял за плечи: — Тэйлос! Одни стремятся к могуществу, вторые — к бессмертию, кто-то пытается подтолкнуть к гибели целый мир, а кто-то хочет сохранить гармонию. Грэйс был учеником Ариана, но цель у него была лишь одна — стать сродни божеству, получить так много сил, чтобы никогда не задумываться о человеческой смерти… — он качнул головой. — Артефакт, который он использовал, позволил остановить время, удержать старение, но этого ему оказалось мало, и он захотел отринуть человеческое в себе, — и тут он отпустил его, отступил. — Прости, я больше путаю тебя, чем объясняю.
Тэйлос сглотнул. То, как Дэвид удерживал его, пробудило в теле странные ощущения, будто бы воспоминания растекались в его мышцах, существовали в его крови, но совсем стёрлись из разума. Из-за этих разнородных и непонятных отголосков он едва осознал, о чём говорил Дэвид.
— Существует ли Светоносный? — спросил он вместо того, чтобы попытаться взыскать с памяти за неясную пустоту. — Всегда полагал, что это лишь удобная выдумка, но соприкоснувшись с этой стороной мира, начинаю задумываться, что ему находится место в системе. Но если он есть, отчего не хочет остановить происходящее, отчего не вмешается?..
— Такого Светоносного, что мог бы вмешаться, не существует, — хмыкнул в ответ Дэвид. — Но Грэйс, обретя своё могущество, может стать таковым. Боюсь только, что с милостью и прощением у него не задастся.
— Значит, буквально мы должны остановить восхождение бога, — Тэйлос покачал головой. — Если бы в годы обучения я услышал от тебя нечто подобное, подумал бы, что ты сошёл с ума.
***
Чтобы отправить Брун сообщение, Дэвид не стал полагаться на почтовые службы или телеграмм. Вместо того он расчертил пространство пола в библиотеке несколькими геометрическими фигурами, написал множество странных символов и расставил свечи.
— Ты должен вовремя разбудить меня, чтобы я нашёл дорогу назад, — объяснил он Тэйлосу задачу. — Когда догорит алая свеча, приведи меня в чувство.
Тэйлос коротко кивнул, хоть происходящее его настораживало. Вместе с Дэвидом они расположились в центре рисунка. Энрайз закрыл глаза, лицо его стало очень спокойным и будто бы… пустым. И вглядываясь в его черты, Тэйлос поймал себя на мысли, что вспоминает времена обучения в университете.
***
Тень от громады университета пересекала кладбище, потому часть могил — особенно старых, с покосившимися надгробиями, — оказалась едва ли не в сумраке, а другая всё ещё освещалась позолотевшим на закате солнцем. Тэйлос остановился на посыпанной гравием дорожке, прямо на границе между светом и тьмой. Он точно не знал, что привело его сюда, возможно, покой и уединённость этого места, а может, неясное и тревожное осеннее чувство, овладевавшее им всякий раз, как наступал сентябрь.
Он прогуливался между могил, читая таблички или рассматривая каменных ангелов и скорбных дев, пока не заметил неподалёку знакомую фигуру. Теперь же медлил, не зная, стоит ли подойти, стоит ли нарушить чужое уединение.
Довольно далеко, среди освещённых золотым сиянием памятников, стоял Дэвид. Он был одет в чёрный плащ, а в руках вертел совершенно не вязавшиеся с дорогой тканью простецкие цветы, наверное, сорванные тут же, на одной из тех могил, к которым забыли дорогу родственники усопших.
Тэйлос всегда был рад поговорить с Дэвидом, невероятно умным и всесторонне образованным, но желание завести интересную беседу спорило с ощущением неуместности. Разве сам он не искал одиночества, когда вошёл сквозь приоткрытые ворота? Разве Дэвид не захотел бы так же остаться наедине со своими мыслями?
Вздохнув, Тэйлос на мгновение чуть склонил голову и вдруг заметил, как в пальцах статуи рядом что-то блеснуло. Заинтригованный, он приблизился, но тут же разочаровался — это была лишь ниточка паутины, в которой запутался солнечный блик. Ничего особенного.
— Должно быть, это невероятный дар, — Дэвид возник рядом так быстро, что Тэйлос растерялся, потому ничего не смог сказать в ответ, — я имею в виду — дар подмечать такие вещи.
Кивнув на паутинку, Дэвид протянул руку, затянутую атласной чёрной перчаткой, и коснулся холодных каменных пальцев, смахивая и сминая работу неведомого паука.
— Естественная красота порой принимает причудливые формы, да?
Тэйлос кивнул и тут же, торопясь, продолжил, чтобы Дэвид не счёл его бесчувственным:
— Немногие найдут это привлекательным. Пауки — не самые приятные соседи человека, разве нет?
— О, человечество даже не подозревает, насколько неприятными соседями обзавелось, и пауки тут — наиболее безобидные, — Дэвид говорил будто бы себе, и Тэйлос не совсем понял, о чём он. — Однако посмотри, эта ловчая сеть не может больше поймать насекомых, но вполне способна удержать суть самой осени.
В тончайших нитях, теперь трепетавших в поднявшемся ветре между пальцев Дэвида, дрожало закатное пламя.
Тэйлос очаровался, он всматривался в открывшуюся глазам картину и забыл, что, вероятно, Дэвид ждёт его ответа.
А потом свет исчез.
— Как точно сказано, — слова дались с трудом и прозвучали странно, но Дэвид будто ничего не заметил, хоть и смотрел очень внимательно.
— Пожалуй, нам пора возвращаться в корпус, — бросил он словно между прочим. — Мы продрогли, не помешает выпить горячего грога. Я угощаю.