— О, пока твоя проблема будет казаться мне достойной изучения, — отозвался Энрайз, засмеявшись.
***
Город встретил их будней суетой, но в холле отеля было спокойно и по-утреннему свежо. Блестящая поверхность стойки отражала веснушчатое лицо мальчишки-администратора, сына владельца, который только-только начинал познавать глубины этой незамысловатой, но важной профессии. Увидев клиентов, он тут же расцвёл притворной, но очень широкой улыбкой. Тэйлос назвал номер брони, чем заслужил одобрительный взгляд Дэвида.
Получив ключ, Дэвид позволил дежурившему у лифта бою оттащить чемодан наверх, а сам повернулся к Тэйлосу:
— Мне нужно отдохнуть с дороги, как ты понимаешь. Но я буду не против, если к трём часам мы отправимся куда-нибудь пообедать. Затем — найдём тихое место, где нам не помешают говорить.
— Я зайду за тобой, — тут же уверил его Тэйлос.
— Великолепно, — и Энрайз прошёл к лестнице, более не оборачиваясь. Ковёр глушил звук его шагов, и в какой-то момент Дэвид превратился в вышагивающего по холлу франтоватого призрака.
Тэйлос недолго смотрел ему вслед. До трёх часов оставалось не так уж много времени, ему предстояло написать заметку и отнести её в редакцию.
***
Дэвид отнюдь не сразу заговорил о деле. Тэйлос изнывал от нетерпения, стараясь не показывать этого слишком сильно, но размеренное течение обеда его слишком нервировало. Энрайз же спокойно вкушал закуски, пробовал салат и отдавал должное жаркому, словно приехал погостить. В конце концов он посмотрел на Тэйлоса очень насмешливо и заметил:
— Вот уже четверть часа ты совершенно не слушаешь мою глупую болтовню и киваешь исключительно невпопад. Я помню о твоём деле, но разве стоит начинать разговор прямо здесь?
— Ты прав, вероятно, не стоит, — Тэйлос развёл руками. — Но я очень взволнован.
— О, это невозможно не заметить, — Дэвид рассмеялся. — Мы продолжим нашу встречу в моём номере, как бы двусмысленно это ни прозвучало сейчас. Но чтобы занять твой разум, который уже, очевидно, застоялся без дела от бессмысленных разговоров, подскажу — способности предвиденья не являются мифом.
Тэйлос поспешил отпить вина. Ему словно стало не хватать воздуха. На самом деле когда Энрайз нашёл для обозначения чутья новый термин, жуть прокралась из самых глубин, захватила на мгновение волю, заставила дрожать пальцы. Возможно, сам Дэвид не предполагал, какой может быть реакция, но дело было в том, что одно только слово «предвиденье» позвало за собой ворох разрозненных воспоминаний.
***
…Когда Тэйлос был совсем мальчишкой, одержимым жаждой гонять голубей на крыше или катать разноцветные стеклянные шарики в пыли вместе с оравой сорванцов разного возраста, мать частенько водила его к бабушке. Как сейчас понимал Тэйлос, та древняя старуха не была его прямой родственницей — мать Лилианы Торртон умерла давным-давно, а её могила находилась в самом удалённом уголке кладбища. Бабушка Саманта была её сестрой, то есть приходилась Лилиане тётушкой.
Её дом навсегда врезался в память Тэйлоса, и частенько кошмарные сны начинались именно там — в гостиной, где под потолком сушились травы и всегда стоял тяжёлый и пряный запах.
Маленького Тэйлоса пугало здесь совершенно всё. Он помнил высокие тёмные шкафы, где все полки были заставлены склянками и шкатулками, в которых порой можно было обнаружить совсем уж странные вещи, например, сухие лягушачьи лапки, полупрозрачные жабьи глаза, мышиные хвосты или крылья. Крыльев было особенно много — целые коробки с прозрачными стрекозиными, банки, наполненные разноцветными крылышками бабочек, а запылённые птичьи лежали едва ли не на всех полках, были даже крылья летучей мыши, подвешенные на тонкой нити к потолку…
Ужас вселяла библиотека, хотя Тэйлос всегда любил книги. Здесь же он не мог чувствовать себя спокойно — слишком странными казались ему тома, написанные порой на чужих языках, переплетённые в черные и коричневые кожаные обложки с тяжёлыми застёжками. Казалось, из книг может кто-то сбежать, потому их следовало запирать на ключ.
Жуть прокрадывалась в сердце, даже когда он находился в комнатушке под крышей, что была выделена ему — порой Лилиана оставляла его с тётушкой на пару-тройку дней.
Окно комнатушки выходило на тёмный овраг, в котором трепетали листвой высокие деревья и клубился вечерами туман. Скромная кровать, укрытая пёстрым покрывалом, была единственным мирным предметом во всём доме. Напротив же неё располагались полки, где стояла музыкальная шкатулка — уже не работающая, старинное зеркало в серебряной раме с львиными лапами, пусть небольшое, но очень тяжёлое, и снова книги — такие же зловещие тома, надёжно запертые от проникновения пусть и ужасно волнующегося, но очень любопытного ребёнка.
Только кухня была приветливой и чистой, но и в ней таился страшный секрет — дверь в кладовую и тяжёлый люк, ведущий в подвал. Тэйлос не бывал ни там, ни там, и ему порой мерещилось, что в подвале бабушка Саманта держит черепа незадачливых коммивояжёров, а в кладовой у неё или алхимическая лаборатория, или ведьмин котёл.
Что там было на самом деле, Тэйлос так и не узнал, и вспомнились ему дни, проведённые в том домике, совсем по другой причине. Бабушка Саманта обладала даром. Она словно всех видела насквозь и даже больше того — она могла с точностью рассказать, что и где произошло, хотя её самой никогда там не было.
Много времени она проводила в саду — или копаясь среди клумб, где росли не цветы, но странные травы, или же сидя в громоздком кресле и созерцая. Тэйлос никогда не видел, чтобы она читала свои страшные книги, но кольцо с ключиками от их замков всегда было на её поясе.
Приезжать на двуколке к старой тётке Лилиана перестала после очень странного происшествия. И Тэйлос поначалу не сумел оценить всей его странности. Но оно запало в память, и потому постепенно он проникся им, осознал в полной мере.
…В тот день была гроза, и Тэйлос сидел в кухне, прижимаясь спиной к тёплому боку печки. Лилиана — уставшая и печальная — неторопливо пила чай, а Саманта, укутанная в шаль, в старом чепце с креповой лентой аккуратно нарезала морковь и лук, намереваясь зажарить их с мясом.
— Ты зря думаешь, что у тебя выгорит хоть что-то с этим Джеймсом, — сказала она так внезапно, что Лилиана сразу же поставила чашку.
Тэйлос отвлёкся на слово «выгорит», пытаясь представить, о чём речь. Детское живое воображение рисовало картины пожаров.
— Откуда вы… Тётушка, кто вам рассказал?
— Мне нет нужды слушать сплетни, чтобы знать такие вещи, — проворчала старуха. — Ты должна сама это понимать, твоя мать разве никогда не рассказывала?.. — она оборвала себя, чтобы продолжить после минуты тягостного молчания: — Барбара, конечно, была куда умнее меня, милочка, но неужели она ничего не рассказала, не передала тебе?
— Не понимаю, — пролепетала Лилиан, и Саманта глянула на неё уже раздражённо.
— Что ж, тогда прими, как есть, — бросила она и отвернулась к уже нагревшейся сковородке. — Джеймс обманывает тебя, у него есть другая женщина. Ты ездишь к нему каждую неделю, но ему вовсе не хочется взять на себя обузу, — она зыркнула в сторону Тэйлоса. — Казалось бы, это можно понять и так, просто пошевелив мозгами. Но я-то вижу, что именно произойдёт! Если ты завтра же не порвёшь с ним, в конце месяца тебя может не стать!
— Что за… Чушь! — Лилиана поднялась. Как раз в эту секунду блеснула молния и раздался угрожающе близкий громовой раскат.
Тэйлос сжался в комок, потому что невероятно боялся грозы.
— Одержимость предвиденьем сгубила мою мать, — почти выплёвывала слова Лилиана. — И я не позволю губить ещё и мою жизнь!
— Тогда послушай меня хотя бы сегодня! — повысила на неё голос Саманта. — И прекрати кричать на меня при ребёнке.
Лилиана оглянулась, Тэйлос увидел слёзы в её глазах. Он никогда прежде не сомневался в том, что мать любит его, но в тот вечер ему показалось, что она плачет от злости и бессильной ярости. Её лицо, озаряемое с одной стороны бликами открытого огня, на котором готовила Саманта, а с другой подсвечиваемое холодным светом часто забивших молний, показалось Тэйлосу страшной маской.