–Что пишешь? – осторожно спросил Шипов.
–А что я могу сейчас писать? – огрызнулся Новосельцев, не поднимая голову на друга.
–Володя, может стоит…
–Что? – Новосельцев рывком повернулся к нему, – Что стоит? Подумать? Подождать? Чего? Пока этот человек полностью разрушит меня? Еще прикидывался другом.
Шипов почти сразу понял, что за время пока они не виделись, в друге что-то изменилось. Владимир больше не был образцовым светским юношей. Он почувствовал, что, наконец, перестал быть идеалом и оказался ни больше ни меньше простым смертным со своими недостатками, страхами и предубеждениями. И ему было страшно, страшно от того, что он чувствовал, как события развиваются независимо от него, что он уже давно не контролирует свою жизнь, да собственно никогда ее и не контролировал. И этот первобытный, животный страх заставлял действовать, правильно или нет, но действовать.
Владимир снова повернулся к бумаге и резко отрывисто написал на чистом листке: «Требую сатисфакции. Жду секунданта. Новосельцев».
Примерно в то же время слухи достигли и Константина. Это здорово выбило его из колеи, но проанализировав ситуацию, Чернов понял, что в данных обстоятельствах может лишь терпеливо ждать вызова. Однако прошел день, за ним другой и третий – Новосельцев молчал. И только через неделю Оболенскому, по просьбе Рылеева удалось прояснить положение дел. Выяснилось, что Шипов все же не дал отправить Владимиру вызов. Он убедил его, что все можно решить иначе. И Владимир решил. Он слишком хорошо знал светское общество, и вместо того, чтобы схватиться за голову и скрыться до поры, наоборот активно начал появляться на приемах и при любом удобном случае декларировал о настигшей его ужасной клевете. Он просто продолжал играть роль, которая ему всегда удавалось лучше всего – мистера безупречность, часто клялся в своем глубоком и чистом чувстве к Катерине, говорил, что Константин, наверняка, оговорил его лишь для того чтобы снискать дешевой славы в офицерских кругах. И чаша весов уже очень скоро склонилась в его сторону.
– Немыслимо! – Чернов развел руками, – Этот аристокрышенышь, значит, выставляет себя чуть ли не святым, более того болтает о таком личном деле по всем салонам, собирая жалостливые вздохи и соболезнования.
Рылеев удобно расположился на диване и даже не собирался прерывать кузена. Он и Бестужев только что привезли Константину последние новости. В этой ситуации его более всего забавляло то, что никто даже и не думал задаться вопросом, что же истинный распространитель тех гнусных слухов.
– Я полностью разделяю ваше негодование, – сказал Александр Александрович, отходя от печки, где грел руки, – Но Константин, послушайте, нельзя принимать решения на горячую голову. Думаю, нужно выждать.
–Ах, выждать? Дождался уже. Я опозорен, моя сестра опозорена, вся моя семья… Ведь это же все он сам и придумал! Он и его благочестивая матушка. Чтобы не держать данного слова.
Константин сел на стул и обхватил голову руками, едва не вырывая волосы.
–Ну, так может лучше его убить? – спокойно сказал Рылеев.
Бестужев и Костя почти одновременно посмотрели на него. Кондратий Фёдорович первый озвучил то, о чем думали все.
–Что? – Рылеев переводил взгляд с одного на другого, – Вы же прекрасно видите, что это за человек, – Кондратий встал, – Сегодня он не может выбрать себе жену без одобрения матушки, – в голосе возникла некоторая раздражительность, – А ведь он всего на три года старше тебя Костя, – Рылеев указал пальцем на кузена, – И уже в свите. А через несколько лет получит должность, – голос Рылеева все более повышался, пока не перешел на крик – И будет управлять страной!
С минуту никто не смел ответить. Чернов с трудом узнавал своего обожаемого кузена в человеке перед собой. Рылеев тяжело дышал от волнения и злости, а его глаза казались еще более выпученными.
–Но ведь, убить я его должен не поэтому, – тихо сказал Константин.
Рылеев судорожно поправил очки и медленно неуверенно опустился на диван.
–Да, – уже спокойно сказал он, – конечно не поэтому.
Вскоре от Чернова все разъехались, и он остался один. Уже поздно вечером денщик принес письмо, которое пришло еще утром. Писала Б.
«Мой милый друг, я очень боюсь за Вас. Да, да. Не удивляйтесь, мне уже все известно. Неужели нет никого способа разрешить эту историю миром? И еще я знаю, и то, что Вы не имеете никого отношения к распространению этих подлых слухов. Вы просто не способны на это. Но я так же верю в то, что тот другой офицер не мог плести интриги против Вас. У меня, конечно же, нет доказательств, но пусть женское сердце будет Вам поручителем его искренности. Также я уверенна, в том, что он действительно любит Катрин и искренне желает этой свадьбы. Я прошу Вас не дать шанса подлости и обману одержать верх, помиритесь с ним. Ведь я помню Вас главным поборником всех пороков и блюстителем честности. Смерть одного из Вас станет лишь торжеством лжи. И ежели Вы не думаете о счастье Вашей дражайшей с сестры или о несчастных Ваших родителях, вспомните хотя бы о Вашей покорной слуге, которая уже третий день не может дожить до вечера с сухими глазами. Я окончательно приняла решение: или я буду Вашей, или моя дорога сворачивает в монастырь. Там я смогу сполна выплакать все свои слезы. Вскоре я собираюсь озвучить свое решение отцу, а потому, ежели Вы еще хоть немного любите меня, то я жду Вас в Москве».