- Э, куда, куда! - орал кто-то. Но в настоящий момент, единственное, что еще помещалось в сознании Юры, способном воспринимать лишь стук молотков в голове, жгучую тупую боль, растекавшуюся в области висков, это желание уснуть и поскорее, чтобы избавиться от невыносимой тошноты, слабости. Каждая мысль отдавалась очередным ударом обуха по голове, терпеть это невыносимо. Юра хотел было вырвать еще раз, но лишь издал невнятный гортанный звук - основная масса вышла. Кто-то ухватил его за одежду, сильно толкнул. Хворостин едва устоял на ногах, его повело в сторону, он стукнулся о машину. Ему стало отчего-то стыдно, словно он виноват во внезапном приступе. Сзади продолжали кричать, Юра заковылял куда-то, рассчитывая поскорее уйти отсюда и не разбираться, за что его толкнули, кому он не угодил. Он сумел выпрямиться и двинулся по узкой асфальтовой дорожке, стараясь идти так быстро, как только мог. Преследовать его, похоже, никто не собирался. Юра глубоко дышал, самочувствие его улучшалось, головная боль отступала. Что же с ним произошло? Симптом какой-то болезни? Или от духоты в автобусе ему стало дурно? Ноги до сих пор дрожали, хотя и подчинялись своему хозяину, вели его по обочине какого-то шоссе. Справа лес, по другую сторону дороги тоже лес. Мимо проносятся машины. Юра больше не мог выносить слабости, он свернул на первую попавшуюся тропинку, увлекавшую любого, ступившего на неё в путешествие между ровными рядами деревьев.
"Окское шоссе, - вспомнил Юра название места, в котором он оказался. - Как же паршиво-то!"
Привалившись спиной к дереву, он опустился на мягкую пружинистую перину осенних листьев, усеявших сырую, голую землю. Юра зажмурил слезившиеся глаза, сжал кулаки, пытаясь отключиться. Издалека доносился шум проносившихся автомобилей, листья, еще не успевшие как следует примяться под тяжестью тела Юры, тихонько хрустели. Больше никаких звуков не доносилось. Но главное - деревья ограждали Юру не хуже стен домов. Лишь где-то высоко суровый седой владыка осени заставлял листья колыхаться. Но, подобно заботливой матери, лес оберегал Юру от бесцеремонного и жестокого, холодного и безжалостного ветра. Напряженный мышцы его тела расслабились, кулаки разжались, сморщенные веки разгладились, брови слегка приподнялись. Подушка из листьев успела прогреться, спинка из мха и коры дала спине возможность отдохнуть. Юра и предположить не мог, что он так сильно устал. Но теперь, сидя здесь и ни о чем не думая, он отдыхал по-настоящему. Ни проблем матери, ни воспоминаний об отце, ни улицы Толстого здесь не было. Только он один и больше ничего. В голове звучала торжественная, великолепная и великая, давно позабытая мелодия, гимн единения жизни и природы. Боль отступила, слабость, разливавшаяся по всему телу, больше не ощущалась. Юра спал и не видел снов, освободился от тревог, мучивших его так долго. Ни будущего, ни прошлого, лишь здесь и сейчас. Хворостин растворился в собственных ощущениях, на мгновение даже утратил представление о той границе, что отделяла его от остального мира, он буквально растворялся в чистом и холодном, как родниковая вода, лесном воздухе. Тишина и покой, больше ничего и не нужно.
Однако, его отречение от самого себя длилось недолго. Мысли тяжелым грузом придавили голову к земле, вернули к реальности. Юра догадался, что состояние, в котором он находился, походило на смерть. Такого единения с миром может достигнуть только тот, кто уже не мыслит себя личностью, вообще больше не мыслит. Хворостин заставил себя открыть глаза, посмотрел на лес. Понял, что руки и ноги замерзли, один ботинок полон воды, капельки рвотной массы забрызгали джинсы. А ведь нужно еще идти на работу в библиотеку. Если Юру выгонят оттуда, то непонятно, как им с матерью прожить на оставшиеся копейки. Он встал с земли, критически окинул взглядом замызганные ботинки, вздохнул. Прогулял сегодня пары, если в библиотеке столкнется с кем-то из преподавателей, то предстоит ждать выволочки. Не в первый, но вполне возможно в последний раз. Если дела пойдут совсем плохо, университет придется бросить, подыскать работу со стабильным окладом, а не хвататься за копеечные подработки.
"А сумка моя, где сумка?!" - обеспокоился Хворостин. Он вернулся к месту, у которого свалился на землю, и стал выискивать потерянную вещь, но ничего не обнаружил. Выходит, забыл в автобусе, или потерял, когда его толкал какой-то придурок. В любом случае, пустое дело пытаться её найти. Юра хотел было успокоить себя привычной фразой: "Да забей ты на все". Но слишком отчетливы были ощущения, которые он испытал, привалившись к дереву. Безразличие, равнодушие, абсолютное спокойствие как нельзя точнее описывали состояние мертвеца, если его вообще возможно описать словами. Хворостин попытался сосредоточиться на настоящих проблемах, отбросить несущественные мелочи. В сумку он складывал только тетрадки с конспектами. Без них Юра как-нибудь проживет.
<p>
...</p>
- Прости, но никого кроме тебя я уволить не могу, - сказала Инна Сергеевна, до сегодняшнего дня казавшаяся Юре милой и приветливой старушкой. Сейчас она виделась безжалостной гарпией.
- Расплатиться со мной за этот месяц вы тоже не можете?
- Не могу, - кивнула старушка, пытаясь изобразить на лице печаль. - Ты не отработал весь месяц.
- Сегодня двадцать четвертое. Шесть дней осталось!
- Я понимаю, тебе обидно, но у библиотеки нет денег, - Инна Сергеевна всплеснула руками.
- Вы знаете, я ведь и через суд могу получить то, что мне причитается, - Юра опустил голову, но голос его звучал трудно.
- Через суд? Экий шантажист! - возмутилась Инна Сергеевна. - Я б тебе из своего кармана заплатила, были бы деньги! Не ожидала от тебя такого, Юрий. Казался приличным молодым человеком. Ишь ты, через суд!
- Я требую, чтобы вы со мной рассчитались! - Юра посмотрел на старушку. Лицо её скривилось, она и вправду походила на ведьму из бабушкиной сказки.
- Иди и у ректора требуй! Или в бухгалтерию. Я денег при себе не держу.
Юра махнул рукой, развернулся и направился к выходу.
- Это несправедливо! - бросил он перед тем, как оставить здание библиотеки. Оказавшись на улице, он опять ощутил приступ тошноты. Неужели его повторно вырвет? Он ничего сегодня не ел, только пил воду. Слабость, так и не отступившая, теперь многократно усилилась. Обида и раздражение жглись, душа неистовствовала. Что теперь делать? Звонить матери и говорить, чтобы не приезжала? Или попросить ее пожить у бабушки с дедушкой? Очевидное, напрашивающееся само собой решение, подобно свету маяка на темном горизонте, рассеяло мрак внутри Юры. Он объяснит маме ситуацию, она, наверняка всё, поймет. Бабушка с дедушкой не станут возражать против визита дочери. Старики часто говорили, что скучают по Вале, так почему откажутся принять её?