Выбрать главу

   - Внученька, ты все-таки пришла, - заискивающим голосом лепетала бабушка. - Я боялась, что не увижу тебя. Почему же ты бросила меня, внученька. Этот Тимофей Андреевич, этот разбойник, он продает мои вещи, вынес все из дома, приносит мне крохи. Я голодаю, страшно голодаю, внученька. Умираю я. Забери меня отсюда, вместе мы прокормимся. Только принеси сначала покушать, тебя очень прошу, - она заплакала. - Бабушка тебя очень просит. Ты ведь не забываешь, сколько я для тебя сделала, любимая? Помнишь? Животик у меня болит, кушать хочется. Пожалуйста, внученька, принеси мне чего-нибудь поесть. У вас ведь с мамой хватает, раз ты ко мне пришла. Ты обязательно приходи еще, но только принеси что-нибудь поесть. Знаешь, какая я голодная? Сосед мой, Тимофей Андреевич, обокрал меня. Вынес все, принес какие-то крохи, по моим талонам еду получает, со мной не делится. Голодом меня заморить решил. Умру я скоро внученька, на тебя вся надежда, милая. Знаешь, как я кушать хочу?

   Бабушка еще долго лепетала, повторяя одно и то же по три-четыре раза. Марта смотрела на нее, а беззубая злость внутри девушки скалилась. Бабушка пела такие дифирамбы о своей любви к музыке, но фортепиано то ли сожгла, то ли продала. Она тоже лгунья, и трусиха. Плевать ей и на дочь, и на внучку, о себе родимой заботится, хочет, чтобы с ней делились едой. Девушка смотрела на круглое, уродливое лицо и закипала. Марта поняла, что еще немного и чаша терпения переполнится, как тогда в столовой, когда она подняла руку на девочку. Нужно было уходить.

   - Мама просила простить ее, - выдавила из себя девушка. Сказав это она развернулась и покинула комнату.

   - Внученька, так я не держу на Зину обиды. Приходите вместе, устроим здесь пир на весь мир. Заступитесь за меня, плюньте в лицо этому разбойнику Тимофею. Я ведь бабушка твоя, я ведь нянчила тебя, вернись Марточка, вернись, - поток речи оборвался, как только Марта закрыла дверь и замкнула ее. Она не стала звать соседа, бросила ключ у его порога и торопливо покинула квартиру. Марта вышла на улицу. Почему-то ей стало страшно холодно, она поежилась, пошатываясь пошла домой. Улицы опустели, на проспекте ей встретились сразу несколько патрулей. У самого поворота в переулок она поскользнулась, падая, ухватилась за ствол тополя, неуклюже на нем повисла, но сумела удержать равновесие и не растянуться на земле. Собравшись с силами, она заставила себя идти дальше. Как же было холодно, казалось, мороз пробрался внутрь нее. Но вот он дом. Свет в окнах уже не горел. Марта забралась внутрь, зажгла свечку, разуваться не стала, так в валенках и зашла в комнату матери. Никого. Девушка вернулась в зал, матери не было и там, настала очередь ее комнаты. Зинаида покинула дом. На улице страшный мороз, она наверняка погибнет. Марта замерла посреди спальни, со свечкой в руке.

   "Дом принадлежал бабушке, она подарила его Зине", - отчего-то вспомнила Марта. Свалилась на свою кровать, хотела снять валенки, но замерла, прислушиваясь к ночной тишине. В конце концов, она встала, вышла из дома. На проспекте матери не было, значит, она ушла куда-то вглубь переулка. Марта обошла дом, направилась к уличному крану. Никого. Девушка вернулась к дому, взгляд ее упал на протоптанную ею самой тропинку. Следы валенок матери отчетливо выделялись. Марта пришла в бешенство. Она разозлилась на себя, разозлилась на мать, на бабушку, на весь свет.

   - Глупая мерзавка! Глупая мерзавка! - кричала Марта. - Глупая мерзавка! - повторяла она, ступив на тропинку. Она уже не шла - бежала. Мама сумела пробиться дальше дочери, почти добралась до проспекта, но упала лицом в снег, так и осталась лежать. Марта наклонилась к ней, вытащила из снега. Женщина пошевелилась. - Мерзавка! - заорала прямо ей на ухо Марта, кое-как подняла ее, ухватила под мышки, пятясь, стала тащить к дому. Девушка поскользнулась, упала, не обратила внимания, что варежки слетели с рук, снова ухватила мать, продолжила ее волочить. После она падала еще несколько раз, в конце пути передвигалась на четвереньках, добралась до порога, распахнула дверь, кое-как протолкнула мать внутрь, зашла сама. Закрывшись, Марта свалилась рядом с матерью, своими одеревеневшими руками принялась растирать ей лицо, руки. Зинаида слабо дышала, на ее щеках замерзли выступившие слезы. Чтобы спасти женщину, нужно было тепло. Марта кое-как заковыляла к печке, разбила стул, бросила его в огонь. Из жерла повеяло жаром. Девушка пошла обратно, выкрикивая ругательства, подхватила мать, сумела принести ее в кухню, положила рядом с печью. Зинаида отогревалась, приходила в себя, Марта глядела на свои скрюченные пальцы. Девушка не чувствовала их. В это мгновение даже беззубая злоба не могла скалиться. Страх, какого Марта никогда не испытывала, охватил ее. Вот она какая смерть - когда не чувствуешь ни рук, ни ног, когда мысли путаются и любовь уже не отличить от ненависти. Марта прижалась ладонями к печи, яростно их отогревала, наконец кровь снова стала приливать к пальцам. Как же больно! Хотелось кричать, но Марта сдержалась. Девушка увидела, что мать задремала. Оставив ее, Марта вернулась в спальню, упала на кровать, запустила себе руки под мышки, сжалась в комок и закрыла глаза. Но сон не приходил.

   В руках пульсировало в такт сердцу, холод, проникший в саму душу не желал отступать, но неминуемо сдавал позиции, а его место занимал другой менее всего желанный гость - голод. Марте удалось на два часа впасть в забытье. В те мгновения перед глазами стоял тополиный пух, клавиши пианино. Доносился звук аплодисментов восторженных зрителей, ощущалось теплое дыхание Мити и веселый смех Тани. Когда часы пробили шесть утра, видения растворились, и Марта вернулась в холодный ад.

<p>

...</p>

   Обессилившая Марта упала на стул и закрыла глаза. Причудливые красно-зеленые пятна расплывались у нее перед глазами. Хотелось есть и спасть. Девушка открыла глаза, расправила куцую короткую шубу, попыталась встать. Её качнуло из стороны в сторону. Марта снова опустилась на стул.

   - Ты как? - пожилая повариха, до войны живая, полная, с румянцем на щеках, теперь бледная, успевшая обзавестись неприятным запахом изо рта и сильно вздувшимся животом, с тревогой смотрела на свою молодую напарницу.

   - Уйду пораньше, за мамой ухаживать нужно, - невпопад ответила Марта. Уцепилась одной рукой за стол, собралась и встала. Укутавшись в шубу, пытаясь прогнать холод, пробиравший до самых костей, она вышла из столовой. Песчано-снежные пространства между домами были пусты. С наступлением ночи люди теперь старались не выходить из домов. Курагина вытащила руки из рукавов, запустила ладони под мышки, вцепившись кончиками пальцев за края шубы. Казалось, так ей немножко теплее. Быстро идти сил не было, каждый шаг приходилось совершать с усилием воли. Словно в один прекрасный день Марта разучилась ходить и теперь вот должна была заново обретать этот навык. Трамваи больше не ходили, пешком предстояло идти часа два.