Запыхавшиеся, уставшие, голодные, но все равно довольные игрой они сдружились друг с другом настолько крепко, насколько это вообще было возможно. Именно в такие минуты казалось, ребята никогда друг друга не забудут, будут товарищами до конца своих дней, и каждое лето станут собираться и играть в футбол. Этого не произошло. Медленно, но верно дети разъезжались, на их место приходили другие и так продолжалось до тех пор, пока сам Юра не оставил улицу Толстого. Сколько лет он не был в родном городе?
Задавшись этим вопросом, Хворостин почувствовал себя предателем. Сдать сессию и обязательно съездить туда. Пройтись по старым местам, прогуляться возле школы. Может быть даже войти внутрь, поговорить с учителями, узнать, как они поживают.
Пока он думал об этом, грунтовка уперлась в узкую речку. Через нее был перекинут простенький деревянный мостик. Юра обернулся, проезд Октябрьский пустовал, дома казались нереальными, сказочными. Будь Хворостин художником, он бы прямо сейчас достал полотно и запечатлел на нем желтый придорожный песок, ряды голубых, синих и зеленых калиток, кирпичи и камни, сложенные вдоль дороги. Не смотря на то, что людей почти не было видно, Сентябрьск все-таки жил. И источник его жизни скрывался в лесу. Юра не знал, откуда взялось это ощущение, но он, не раздумывая, перешел через мост и, выбрав самую широкую тропинку, устремился по ней вглубь леса.
Камень и пыль исчезли. Под ногами пружинилась влажная почва. Хотелось не идти - бежать. Хворостин непроизвольно шел быстрее, вдыхая чистый воздух, прислушиваясь к чириканью птиц, шороху в кустах. На глаза ему попалось несколько кошек, при его приближении забиравшихся по отвесному дереву наверх, и одна белка, своими глазками пуговками пристально следившая за Юрой. То был не осенний лес - насыщенно зеленые листья плотно сидели на ветках, желтизна коснулась лишь их кончиков, придав экзотический вид. Чем глубже в чащу заходил Юра, тем свободнее дышалось, он перестал следить, по каким тропинкам идет, размышлял о чем-то своем, чувствовал себя настолько прекрасно, словно бы парил над землей, а не шел. Казалось еще немного, и он найдет то самое. Впервые за долгое время его метущаяся, больная душа обрела целостность. Нет, он не позабыл ни об отце, ни о матери, просто признал за ними право жить так, как они того желали. Мальчик Юра хотел, чтобы Павел Хворостин остался с ними навсегда, но Павел Хворостин имел право поступить так, как поступил. Пускай другие судят его за выбор, но не Юра. Хворостину хотелось, чтобы мама не забывала о нем, но он не имел права требовать этого от нее. В конце концов, в нем она видела бывшего мужа, с которым не отыскала своего счастья. И, может быть, своим пренебрежительным отношением мстила не Юре, а бывшему мужу.
Юра много раз приходил к осознанию этих простых истин, но только здесь, в этом лесу, смыкавшемуся с проездом Октябрьским, Хворостин смог принять действительность сердцем, а не разумом. Думать нужно было о себе, поступать в соответствии со своими представлениями о жизни. Делать то, чего от тебя ждет общество, бунтовать ли, привлекая внимание, или наоборот не выделяться из толпы, следовать их запретам не имеет никакого смысла. Прежде всего, понять себя и жить ради себя и своих убеждений, но не во имя и не ради кого-то.
Так думал Юра, пока прогуливался по зеленым полянкам. Он настолько погрузился в себя, что не отметил одного примечательного факта - этот лес, располагавшийся в той же местности, и тех же условиях разительно отличался от Сентябрьского леса, проход к которому перегораживала сторожка Романа.
<p>
...</p>
Обратно на вокзал Хворостин возвращался опустошенный. Тоска по дому, по матери и отцу, по старым друзьям охватила Юру, заняла все его мысли. Теперь он точно знал, чего он хочет больше всего - вернуться лет на десять и все исправить. Тогда Юра не знал, как правильно себя вести, но теперь Хворостин не проморгает свой шанс. Нужно только его получить.
Уставившись себе под ноги, Юра еле волочил ноги, спускался вниз по проезду Октябрьскому. В эти мгновения вся его жизнь пролетала перед глазами. В детстве они рассказывали друг другу - такое случается только перед смертью. Теперь Юра понимал - прошлое застает тебя в самый ответственный, поворотный момент. Иногда образы прежней жизни спасают, выхватывают из омута и дарят силы. Но столь же безжалостно они топят, толкают в пропасть воспоминаний и не позволяют вырваться из нее. Зачастую один случай не отличить от другого и до самого последнего момента человек не поймет - жизнь промелькнула перед глазами от того, что ты умер или от того, что начал жить заново.
- Юрий, а вы что здесь делаете? - Хворостин, уже подошедший к развилке, на которой кончался проезд Октябрьский, обернулся. Из окна углового домика выглянула Наденька, женщина, сопровождавшая Марту Курагину.
- Просто гуляю, - нехотя оторвался от своих тягостных мыслей Юра.
- Вы не забыли, что сегодня концерт Марты Леонидовны? Будете там?
- У меня поезд, я не успею.
- Как поезд? - Наденька всплеснула руками. - А Максим Петрович уверял нас, что вы остаетесь.
- Врал, наверное.
- Постойте-ка минутку, - Наденька нырнула в окно и через минуту выскочила через калитку на улицу. - Пойдемте со мной, поговорим. Здесь живет хороший знакомый Марты Леонидовны. Его дома нет, но он не станет возражать, если вы немного побудете внутри.
Юра позволил Наденьке увлечь себя к калитке. Двор хорошего знакомого Курагиной был обставлен уютно. Возле дома стояла лавочка, между крышей и калиткой перекинуты железные прутья, вдоль которых вился виноград. Его листья еще не успели опасть, поэтому виноград накрывал бетонированный двор тенью. Наденька усадила Юру на лавочку, села чуть в стороне от него.
- Рассказывайте, что случилось.
- Да ничего не случилось. Я возвращаюсь домой, - ответил Юра, нахмурившись. Только сейчас Хворостин понял - по возвращению в Оренбург он не станет покупать билеты в Рязань. Юра отправится к себе домой, на улицу Толстого. Может там он, наконец, освободится от терзавших его воспоминаний и тоски.