Павел нашел возможность достучаться до сына. Юру подкараулил возле школы один из друзей отца. Он передал мальчику письмо и ушел, как показалось тогда Хворостину, бросив на пятнадцатилетнего парня взгляд, полный осуждения. Письмо было коротким. Паша рассказывал о своей жизни в тюрьме, о том, как пытался позвонить Юре, ждал, что Валя с сыном придут к нему на свидания. Большую часть письма составляли вопросы. "Как там вы? Ни в чем не нуждаетесь? А ты Юра, нравится тебе в новой школе? Завел подружку? Наверняка она красавица. Может быть, приедете ко мне, навестите? Мать знает, где я" - и остальное в подобном духе. Юра долго думал, отвечать на письмо или нет, все-таки решился. Навык писать письма, которым человечество в совершенстве владело каких-то сто лет назад, стал утрачиваться. Вот и Юра не знал, о чем рассказать. В итоге ответ получился еще короче письма Павла. "Да, у нас все хорошо. Ни в чем не нуждаемся. У меня есть подружка, да не одна. Все красавицы. Не можем приехать, сильно заняты". Юра не стал писать о новом ухажере матери, Семене Ройте, который настойчиво добивался её руки. Валю с ним свела бабушка Юры, приговаривая, что сойтись с евреем, все равно, что укрыться за каменной стеной. Ройт богатый, Ройт преуспевающий, Ройт обеспечит тебя, Ройт поможет Юре устроиться в университет, да и вообще - Ройт не Хворостин. В середине двухтысячного Валя сошлась с Семеном, нои переехали на новое место, Юра остался у бабушки с дедушкой. Для него, если так можно выразиться, наступило золотое время. С неистовством юности Юра стал предаваться плотским утехам. Он выпивал с друзьями, совращал и ровесниц, и тех, что помоложе, и тех, что постарше. Благодаря подачкам Ройта, Юра мог сорить деньгами. При этом учителя души в нем не чаяли. По привычке ставили высокие оценки, хотя Хворостин их уже и не заслуживал. Юра изменился и не в лучшую сторону. Он стал высокомерным, чванливым, наплевательски относился к людям, любил поучать других. Казалось бы, и социальный статус, и богатство должны были способствовать обретению счастья. Но каким-то образом, Юра двигался в прямо противоположном направлении. Чем неистовее он предавался развлечению, тем становился несчастнее, многократно усиливал свои страдания. Правда сам он не замечал развитие процесса превращения в мерзкого и гадкого типа. Напротив, Юре виделось, что его уважают, им дорожат, он всем нужен, а ему никто.
Валя, как и сын, стала предаваться радостям жизней. Ей, как и Юре, казалось, что она выстрадал право на удовольствие. Личностные изменения, произошедшие с ней, слились в унисон с переменами в душе сына. Сотворив иллюзию счастья, они с радостью в неё поверили и приняли за чистую монету, оттого страдания казались им наслаждением.
Одна только беда - подобная жизнь быстро приедается, словно кислое яблоко, набивает оскомину. Юра явственно ощутил это, когда в две тысячи первом году из тюрьмы вернулся отец. Дед пытался прогнать Павла, но оказался не таким усердным, как Валя. Бабушка грозилась вызвать милицию, но не привела свою угрозу в исполнение. Ту встречу Юра запомнит навсегда, потому что в последний раз он видел своего отца живым. В будущем ему предстояло взглянуть на белое, бесчувственное лицо мертвеца, помещенного в гроб - алкоголь довершит свое черное дело.
Юра добрался до остановки, спрятался под навесом и закрыл зонтик. Воспоминания не на шутку его разволновали. Дыхание дрожало, глаза были влажными не только из-за дождя. В школе ему нравилось и одному, но теперь отчего-то матери не хватало. Теперь-то всё будет хорошо, она вернется, семья воссоединится. Ага, только жить-то как? Сейчас Юра мог смотреть на свою школьную жизнь с высоты прожитых лет, убеждать себя, что поверил в иллюзию счастья. Но на деле никакой иллюзии не было. Ему и правда нравилось так жить, и никакой оскомины он не набил, так же, как и Валя вряд ли устала путешествовать по загранице, открывать для себя новые города и курорты. Юра пытался ухватиться за что-то, успокоить себя, убедить в том, что с возвращением матери жить станет лучше. Не очень-то получалось. Лишь болезненные воспоминания, словно девятый вал, снова и снова обрушивались на Хворостина, увлекая за собой в бездонный океан прошлого. Действительность была такова - придется затянуть пояса, сильно затянуть. А выискивать положительные стороны нечего. Конечно, приятно, что Юра увидится с мамой, но нищенствовать из-за этого не хотелось.
К остановке подъехал автобус, Юра с трудом втиснулся в салон, более всего напоминавший в это мгновение консервную банку, забитую рыбой, ухватился за поручень и стал копаться в кармане, пытаясь дотянуться до мелочи. Автобус вздрогнул, улиткой пополз вверх, в гору, унося Хворостина подальше от воспоминаний о последнем свидании с отцом.
<p>
...</p>
- Парень, проснись! - Юра открыл глаза, огляделся, не понимая, как он оказался здесь, когда всего секунду назад шел по улице Толстого с родителями. Над ним склонился водитель автобуса, полный человек с широким коричневого цвета лицом и грубыми тяжелыми руками. Хворостин зажмурился, приподнялся с сиденья. К голове прилила кровь, перед глазами поплыли красные круги, все вокруг закружилось. Хворостин секунду выждал, встал. Ощущение реальности потихоньку возвращалось обратно. Он вспомнил, как залез в забитый автобус, отыскал место у окна и умудрился занять его раньше остальных пассажиров. Последнее, что Юра помнил - как провожал глазами утекающие мимо него короткие полосы разметки. Остановку университета он проехал. Хворостин выглянул в окно автобуса - он оказался на конечной, неподалеку от рынка. Юра достал свой сотовый телефон, нажал клавиши, взглянул на высветившиеся цифры - половина одиннадцатого. Две пары он уже благополучно прогулял. Да еще и головную боль умудрился заработать.
- Выметайся отсюда подобру-поздорову, - водитель чуть попятился, брови сошлись на переносице. - Здесь тебе не ночлежка.
Не до конца понимая, чем вызвана агрессия, Юра пошел к выходу из автобуса. Хворостина шатало из стороны в сторону, во рту пересохло. Ощущения, которые он испытывал в этот момент, сильно напоминали похмелье. Краем глаза Юра глянул в водительское зеркало - бледный, с худым высохшим лицом и темными кругами вокруг глаз на него оттуда смотрел собственный призрак. Неудивительно, что водитель напрягся, должно быть принял Хворостина за какого-то наркомана.
Юра вылез из автобуса, ногой вляпался в лужу, в ботинок натекла вода. Выругавшись по матери, Хворостин сделал несколько неуверенных шагов и глубоко вдохнул осенний воздух. Пронзительный холодный ветер тут же забрался под одежду, просочился сквозь кожу, обдал своим дыханием внутренности Юры. Парень содрогнулся, почувствовал приступ тошноты, в его висках кровь молотком отбивала ритм сердца. Мерзкий привкус во рту, к горлу подступал комок, Юра согнулся пополам, его вырвало. Мерзкая белесая масса растеклась по асфальту. Так паршиво ему никогда не было. Снова приступ, еще одну порция жижи.