– Я сказал, идем.
Она встала, оставив нетронутой чашку дымящегося кофе и тарелку с яичницей, и покорно направилась вслед за ним в холл.
– Куда мы идем? – спросила она. Его густые брови удивленно приподнялись. Он открыл перед ней дверь:
– На работу, разумеется.
– Но у меня еще нет работы.
– Есть.
– Какая?
– Моей секретарши.
Она молча вышла вслед за ним из дома, молча уселась в темный «седан» и заговорила только тогда, когда машина свернула на обычный маршрут к офису Блейка.
– Я не ослышалась? – недоверчиво спросила она, глядя на его профиль.
– Нет. – Он вынул свой портсигар и, продолжая вести машину, извлек сигарету и наклонился вперед, чтобы вытащить из пульта зажигалку.
– Но, Блейк, я не могу у тебя работать, – запротестовала она.
Его темные глаза метнули на нее быстрый взгляд.
– Почему же?
– Я слишком медленно печатаю, – произнесла она, цепляясь за соломинку. Сидеть рядом с ним целыми днями, изо дня в день, – это не столько счастье, сколько смертельная мука.
– У тебя очень приличный темп, малышка. Ты справишься. – Он зажег сигарету и вернул зажигалку на место. – Ты же сказала, что хочешь работать.
Она глядела в окно на обгоняемые ими машины, но, в общем-то, ничего не видела, так как сидела совсем рядом с Блейком.
– Где была Вивиен сегодня утром? – тихо спросила она. – Вчера вас обоих не было дома до поздней ночи.
– Не было, – невразумительно ответил он.
– Конечно, это не мое дело, – сухо заметила она, избегая его взгляда.
Он только улыбнулся, внимательно следя за дорогой.
Текстильный комбинат Гамильтонов размещался в просторном одноэтажном здании огромного промышленного комплекса, оборудованном по последнему слову техники и окруженном зеленью парка. Кэтрин бывала здесь раньше, но никогда еще в качестве служащей.
Она вошла вслед за Блейком в его офис, отделанный темным деревом и обставленный мебелью в шоколадно-кремовых тонах. Ее внимание привлекла картина, занимавшая стену над большим кожаным диваном. На картине был изображен морской пейзаж в лучах закатного солнца с полоской пальм на берегу, бунгало, крытое серебристо-белой соломой, и на переднем плане смутные очертания двух человеческих фигурок – мужской и женской.
– Нравится? – спросил он, просматривая почту на своем письменном столе. Она кивнула.
– Это Сент-Мартин, да? – тихо спросила она. – Я узнаю это место.
– Еще бы. Мы распили там бутылку шампанского, как раз под этими пальмами, когда праздновали твое восемнадцатилетие. Мне пришлось чуть ли не на руках отнести тебя в бунгало.
Она рассмеялась, вспомнив, как бесшабашно они веселились с Блейком под шум прибоя. Они без умолку болтали, плескались в пенистых волнах, пили шампанское, а Мод и Филлип тем временем проигрывали деньги в каком-то казино.
– Это был мой лучший день рождения, – промолвила она. – Мы, кажется, тогда за всю поездку ни разу не поссорились.
– Хочешь, поедем туда опять? – вдруг спросил он.
Она обернулась. Он стоял у стола, слегка расставив ноги, уперев руки в стройные бедра.
– Сейчас? – спросила она.
– На следующей неделе. У меня кое-какие дела на Гаити, – загадочно пояснил он. – Я думал, мы задержимся на пару дней в Сент-Мартине, а оттуда – на Гаити.
– Почему на Гаити? – с любопытством спросила она.
– Тебе туда ехать незачем, – ответил он с категоричностью, исключавшей дальнейшие расспросы.
Она продолжала рассматривать картину.
– Кто это – мы? – еле слышно спросила она.
– Вивиен и Дик, – уточнил он. – Это последняя попытка добиться от него согласия на сотрудничество.
– И от нее? – спросила она с неожиданно острым чувством горькой обиды.
Между ними повисла долгая пауза.
– Я думал, тебе известно, зачем она приехала.
Она упорно рассматривала огромную деревянную раму картины, чувствуя, что сейчас умрет. Значит, он все-таки признается.
– Да, – прошептала она. – Я знаю.
– Знаешь? Интересно, – пробормотал он, бросив хмурый взгляд на ее осунувшееся лицо.
– Кто-нибудь еще поедет? – спросила она. – Филлип, например?
– Филлип? – хрипло переспросил он. Его лицо окаменело. – Что между вами происходит, Кэтрин Мэри?
– Ничего. – Она словно оправдывалась перед ним. – Просто нам приятно общество друг друга, вот и все.
В темных глазах Блейка вспыхнули злые огни.
– Ради Бога, возьмем Филлипа. Надо же тебе играть с кем-нибудь. – Его голос стал резким.
– Я не ребенок, Блейк, – сказала она со спокойным достоинством.
– Оба вы дети.
Она выпрямила стройные плечи:
– Вчера ты обращался со мной не как с ребенком!
Едва заметная улыбка тронула его твердые губы.
– Ты вела себя не как ребенок. – Его откровенно дерзкий взгляд медленно заскользил по ее фигуре, обжигая кожу сквозь элегантный костюм.
Она почувствовала, как ее щеки заливает румянец при воспоминании о его горячем теле, покрытом жесткими волосами, тесно прижатом к ее груди.
– Филлип! – прорычал он, не спуская с нее глаз. – Ты бы сожгла его заживо. Ты для него слишком темпераментна. И для Донована тоже.
– Блейк! – Она не могла сдержать своего негодования.
– Это сущая правда, – не унимался он, глядя на нее в упор суженными зрачками темных от ярости глаз. – Я почти не спал ночь. Все вспоминал прикосновения твоих рук… шелковую кожу… извивающееся тело… Может, ты еще и зеленая, моя девочка, но инстинкты у тебя роскошные. Когда ты наконец перестанешь бояться, из тебя выйдет дьявольски соблазнительная женщина.
– Ничего я не боюсь… – вырвалось у нее прежде, чем она успела сообразить, что сказала.
Она стояла и смотрела на него, уязвимая и жаждущая вновь ощутить прикосновение его рук к своей обнаженной коже и жар его вожделения. Хоть бы он приласкал ее. Он тотчас же уловил, прочел этот зов в ее глазах. Резко поднялся и, обойдя стол, приблизился к ней вплотную. Теперь между ними не было никакого притворства, только нить разделенного влечения, неумолимого и требовательного.
– Черт возьми, ты сама не знаешь, что я прочел в твоих глазах, – глухо произнес он, и его большие руки с силой схватили ее за талию и притянули еще ближе.
Было упоительно ощущать его огромное мускулистое тело во весь рост своего. Она подняла лицо и посмотрела ему прямо в глаза. Ее сердце колотилось. Его голова начала наклоняться, и она задрожала.
Его алчущий рот сделал ей больно. Она вытянулась, обвилась вокруг него, а его губы раздвинули ее губы и жадно впились в них страстным поцелуем.
– Блейк, – изнемогая, прошептала она. Его рука двинулась вверх от талии и закрыла ей грудь, вобрав в себя едва ощутимый вес, а его язык вторгся в тепло ее рта.
– Ты у меня в крови, Кэт, как медленно действующий яд, – хрипло шептал он. Его пальцы начали осторожно сжиматься на ее груди, а он наблюдал за беспомощным выражением ее вспыхнувшего румянцем лица. – Я смотрю на тебя и думаю только о том, что ты чувствуешь в моих руках. Помнишь, как это было вчера? Твои груди прижимались ко мне, и ни единая нитка не мешала нам чувствовать друг друга кожей.
– Не надо, – теряя силы, лепетала она. – Это нечестно…
– Почему же? – спросил он, приподнимая ее от пола на уровень своих глаз. – Скажи, разве тебе не хотелось того, что я делал с тобой в беседке? Скажи, что не хотелось, что ты не горела с головы до ног, когда я выпустил тебя!
Она не могла этого сказать, потому что она желала его, и это читалось на ее пылающем лице, в расширенных зеленых глазах, умоляющих его о пощаде в тишине офиса.
– Я хотел бы уехать на Мартинику только с тобой, знаешь это? – резко выдохнул он. – Только мы вдвоем, Кэт, и я бы положил тебя в темноте на песок и попробовал бы на вкус каждый нежный сладкий дюйм твоего тела.
У нее перехватило дыхание от страстной требовательности этих слов.
– Я… я бы не позволила…
– Черта с два ты не позволила бы, – шепнул он. Его губы снова прильнули к ее рту, его руки скользнули ниже, обхватили ее бедра и бережно и властно стали прижимать к его бедрам, пока она не вскрикнула от остроты вызванных этим ощущений. – Хочешь меня, Кэт? – Его шепот был вкрадчивым и дразнящим. – Одному Богу известно, как я хочу тебя, это почти невыносимо. Не надо было так тебя ласкать. Теперь я ни о чем больше не могу думать, теперь я хочу тебя всю, еще сильней, чем раньше. Поцелуй меня, милая. Поцелуй же…