— Очень надеюсь, что так и будет, — криво ухмыльнулся чистый. — Иначе мне придется наказать тебя. А ты, язычник, готовься. У меня к тебе будет еще много вопросов. Святые иерархи повелели выяснить, как ты смог столь долго противостоять нам. И я выясню, поверь.
Интерес ко мне у священника угас, он не прощаясь убрался из камеры, следом за ним — жандарм.
На завтрак мне принесли несколько засоленных до каменной твердости рыбин, и ни капли воды. Да уж, план простой. Наемся соленого, проснется жажда. Когда в следующий раз придут допрашивать, еще до начала допроса буду сговорчивей. Некоторое время я размышлял, что выбрать — голод или жажду. Решил все-таки жажду. Организму нужен строительный материал для восстановления повреждений, в том числе и соль. А жажду… жажду можно и потерпеть пока. Возможно, это решение было навеяно бурчанием в животе, но мне оно показалось достаточно разумным. Хотя в любом случае нужно прекращать эти издевательства. Что там Доменико говорил? Они изо всех сил затягивают судебный процесс. Мне это не на руку. Очень надеюсь, что Кера найдет брата, и мы сможем связаться еще раз.
Я аккуратно отрывал кусочки рыбы, забрасывая их себе в рот. Медитативное занятие, которое помогает размышлять, и к тому же отвлекает от вкуса соли во рту. Жажды еще нет, но кружечка пивка была бы очень кстати. Боги, как же давно я не пил пива…
Завтра на допросе нужно быть значительно внимательнее. Про Еву я ему все расскажу. Нельзя было врать, поторопился я. Что мне стоило сказать, что она непременно отправится на мои поиски? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Уверен, сегодня охрана тюрьмы усилится, и не только жандармами. Чистых в Сарагосе достаточно, чтобы набить все здание до отказа. Впрочем, охрана и так неслабая, я уверен. Все планы Доменико по моему освобождению можно спускать в унитаз. Чистые просто не могут позволить себе меня отпустить. Это, можно сказать, вопрос репутации.
Мне очень понравилась оговорка о том, что они вынуждены отдать меня светскому суду. Значит, какие-то приличия им все же приходится соблюдать, и я даже догадываюсь, почему. Чистые совсем не церемонились с повстанцами, когда восстание только началось. Людей очищали чуть ли не тысячами. А потом, после смерти иерарха это резко прекратилось. Я-то все гадал, почему так. Испугались? Глупости, скорее должны были прийти в ярость. Однако вместо этого они затихли. Вместо чистых пришел легион Освободителей, который де-юре вообще является армейской частью. Устранились. Чистые демонстративно устранились от «мирских дел». Видимо информация о том, что они тут творили, распространилась в метрополии, и люди начали волноваться. Именно поэтому меня сейчас именно судят, а не пытают непрерывно, выясняя любые интересующие подробности, и, заодно, удовлетворяя чувство мести свое и своего мерзкого божка.
Нет, меня не отпустят. Какие бы планы ни строил Доменико, все, чего он сможет добиться — это сложить головы, свою и Керы. А значит, никаких попыток освобождения. Никаких попыток сбежать. Диего Кровавый должен умереть. Если раньше я еще сомневался, то теперь утвердился в своем решении окончательно.
Заниматься «зарядкой» не было ни сил, ни желания. Ласки чистого не слишком сильно мне навредили, по ощущениям будто бы сильный солнечный ожог. Вполне можно терпеть, вот только повязка на ноге тоже рассыпалась прахом. Лишние движения грозят потревожить рану, откроется кровотечение. Приняв решение, я постарался устроиться поудобнее, и заснуть. Не такое уж простое занятие, когда любое случайное движение вызывает боль, но только так я могу скоротать время. К тому же сон — лучшее лекарство. Кроме того, у меня все же теплилась надежда, что Кера придет в мой сон. Надежда глупая, учитывая, что для этого ей тоже нужно спать, а сейчас еще утро, но все же… В любом случае, больше заняться нечем. Промучившись несколько часов, я, наконец, утомился достаточно, чтобы уснуть, не обращая внимания на боль.
Пристальный взгляд Керы в этот раз почему-то нервировал меня, если не сказать — пугал. Так смотрят на незнакомцев, или на тех, о ком узнали что-то какую-то нечаянную тайну. Богиня смотрела уже минуту, заставляя ежиться от неловкости.
— Ты ведь не Диего Ортес, — богиня, наконец, нарушила молчание. — Именно поэтому здесь, в Демос Онейро ты выглядишь совсем иначе. Ты до сих пор помнишь себя другим.
— Как догадалась? — буркнул я. Удивления не было — мы слишком тесно связаны, чтобы рано или поздно богиня не узнала. Любопытно, как она к этому отнесется?