Пилот не ответил, он опять маневрировал, уходя от второй ракеты. По фюзеляжу прошла судорога — ракета разорвалась о корпус. Завизжал рвущийся металл. А потом их завертело, и в открытом бортовом люке замелькала бешено кружащаяся панорама. Все скрылось в дыму, который хлынул в отсек, заполоняя трясущийся воздух. В воксе послышалось распоряжение пилота приготовиться. Через несколько секунд последовали сильный удар и скрип деформируемого металла — корпус сжался и раскололся. Крыло оторвалось. Харата увидел, как оно по спирали уносится в мутную даль, будто подхваченный ураганом лист. Катер перемалывал землю, нос превратился в плуг, копавший погребальную борозду. Разлетелось бронированное стекло — кабина вмялась внутрь, не выдержав нагрузки. Повисшего Харату колотило о стены отсека. Он почувствовал привкус крови и ощутил, как сломалась кость. Подавил крик боли, стиснув зубы и преградив ему дорогу. Грохочущая и дребезжащая какофония крушения все продолжалась и продолжалась; куски отрывались и двигались сами по себе, словно спутники на сходящей орбите; металл подавался и гнулся.
Катер содрогнулся и замер, изрыгая пар и дым. Где–то на пределе слышимости приятно потрескивал огонь.
Харата открыл глаза, с облегчением обнаружив, что жив. Он лежал на полу. Его взгляд привлек к себе широкий столб света, льющегося в открытый бортовой люк. Он понятия не имел, где они упали. Единственное зрелище перед его глазами было ярким, но ничего не давало. Мерцающая натриевая лампа. Внутреннее освещение. Они врезались в здание. Это подтверждали повисшие в горячем воздухе частички каменной пыли.
Пилот был мертв. От кабины ничего не осталось. Из комка искореженного металла торчала рука. Одинокий потек крови слабо передавал нанесенный телу урон.
Фаркум трепыхался будто опухшая крыса, его прижало к полу тяжелой полосой металла. Он стонал, корчась от непривычной для него боли, и не мог понять, почему не получается нормально двигаться.
Харата попытался подняться, но снова упал от острой боли и понял, что сломал ногу. Отыскав кусок разорванной трубы из какой–то внутренней конструкции отсека, он соорудил шину при помощи проводки, которую выдрал из разбитой панели в стене. Кривясь, он туго затянул ее и нашел тонкий, но длинный кусок обшивки, подходящий в качестве костыля.
Он услышал, как Фаркум оглушенно мямлит его имя с другого края отсека. Харата поднял взгляд от своей работы, но не пошел к господину. Толстяк-торговец принялся кричать, его ярость и боль сливались в нечто примитивное и первобытное.
Осторожно поднявшись, Харата попробовал опереться на костыль и на ногу. Болело адски, но он хотя бы стоял.
Фаркум опять застонал, и на сей раз его отыскал наемника своим затуманенным взглядом. Он начал ругаться, обрушивая настоящий град оскорблений, сперва суля богатства, а потом расплату в случае, если Харата не придет ему на помощь.
— Вытащи меня, вытащи меня… — лопотал Фаркум, тщетно толкая балку, которая прижимала его к полу. Он бился и дергался, безрезультатно ворочая своим жирным телом.
— Харата, — прорычал он, а затем, осознав свое положение, заговорил тише и недоверчиво. — Харата?
Удостоив господина лишь презрительного взгляда, наемник отвернулся и стал выбираться из бортового люка упавшего катера в разрушенное здание снаружи.
— Харата! Харата, ублюдок! Я с тебя шкуру спущу, сын шлюхи! Шваль уличная! Харата… помоги мне… Любая цена. Назови любую цену… Харата!
Вслед ему неслись громкие угрозы и упреки, а также мольбы Фаркума. И еще плач.
Ковыляя прочь от слабо горящего остова, Харата увидел собирающихся бледных. Они еще находились на небольшом отдалении, у него хватало времени уйти восвояси. Выходом казался туннель маглева, так что он направился туда, слегка ускорившись. Каким бы жирным ни был Фаркум, бледные были прожорливы, и их пиршество не продлилось бы долго.
Он успел прилично отойти от крушения, когда бледные добрались туда. Вопли Фаркума достигли исступленной громкости, став похожими на женский визг ужаса, а затем резко оборвались.
Бросив назад последний взгляд, Харата вошел в туннель, и его поглотил мрак. Линия тянулась на юг, уходя вглубь Нижнего Стока, но это едва ли имело значение. Ворота были неодолимы. Никто не смог бы пройти внутрь, но пока он шел в черноту, у него в голове всплыла последняя увиденная картина — бледные у ворот и карабкаются наверх…
Низкий гул указывал, что через рельс пропущено смертоносное напряжение, и чтобы гарантированно его не задеть, Харата прижался к противоположной стене туннеля. Постепенно его глаза привыкли к темноте. На него надвигалось изможденное белое лицо. Бледный, заторможенный и больной. Харата прострелил ему голову, держа флешеттный пистолет в одной руке, а костыль в другой, после чего двинулся дальше. Под ногами попадались обломки, и он не раз споткнулся. Из мутного сумрака возник второй бледный. Он был не один. Харата убил и его, и остальных.