Выйдя из башни, я стал осматриваться. Здесь всё было не так, как на цветных картинках из книг по Средним векам. Убого, серо, буднично. Из общей неказистой картины можно было выделить круглую башню с развевающимся на ней флагом-гербом, из которой я только что вышел, и двухэтажный дом, сложенный из серого камня. Как я узнал позже, его здесь называли дворцом. Первый этаж, к которому вела вдоль стены широкая каменная лестница с каменными же перилами, поднимался над двором метра на три.
«Ну, тут всё ясно, — с чувством некоторого удовлетворения оттого, что могу это объяснить самостоятельно, подумал я. — Когда враги проникнут на территорию замка, им придётся здорово попотеть, беря штурмом этот дом, последний оплот хозяев. Ведь только через лестницу. Больше никак. Да и над дверью ворогам придётся потрудиться. Вон, какая мощная!»
С правой от меня стороны дома прилепилась небольшая деревянная церковь.
Затем я обежал взглядом деревянные хибарки, служившие, как я узнал от Джеффри, жилищем для ремесленников и солдат, и сараи с косыми крышами — они тянулись вдоль стен замка. Увидел кузницу и конюшню. Внутренний двор был не вымощен, а засеян травой — вероятно, чтобы на нём мог кормиться скот, который пришлось бы загнать внутрь в случае осады замка.
Поднявшись по каменной лестнице, мы с Джеффри вошли во дворец. Меня он тоже поразил, но не красотой и изяществом интерьера, а не всегда понятной планировкой помещений, продуваемых сквозняками. Правда, я судил о нём с точки зрения современного человека, привыкшего к удобствам. Будь я историком-исследователем, уже захлёбывался бы от восторга, изучая архитектуру четырнадцатого века, но я был здесь лишь «туристом», и, с моей точки зрения, в самой задрипанной рабочей общаге жить было бы намного комфортнее.
Мебель в замке поражала разнообразием форм и стилей. Табуреты, стулья и кресла несли на себе чёткий отпечаток манеры своего изготовителя, резко отличный от вещи другого мастера. Стены комнат были закрыты фламандскими шпалерами, а кое-где завешаны расписными холстами и гобеленами. На полу лежали «сарацинские» ковры, так назвал их Джеффри в ответ на мой вопрос.
Глухая стена обеденного зала была задрапирована плотной тёмно-красной тканью, местами выгоревшей от солнца, и увешана щитами и оружием. В двух местах стояло что-то типа этажерок, только полки там располагались ступеньками. На них была расставлена серебряная посуда. Всё это серебро вполне могло разместиться и на одной, что наводило на мысль о бедности хозяина замка. Между этажерками стоял шкафчик — как я узнал позже, для сосудов с вином.
Подсобные помещения своим видом резко отличались от господских комнат. Если наверху были кресла и стулья, то здесь, кроме лавок, другой мебели не было, а вместо ковров в несколько слоёв лежал мелко нарубленный тростник. Наибольшее впечатление, сплошь негативное, на меня произвела кухня. Это была картина, написанная в чёрно-красных тонах. В гигантском закопчённом очаге полыхало пламя. Над огнём висел здоровый котёл, в нём что-то булькало и исходило паром. Рядом с ним грязный мальчишка вращал вертел, на котором жарился поросёнок. На стенах висели полки, на них лежала и стояла различных размеров кухонная утварь. На двух растянутых над моей головой верёвках висели пучки трав и связки лука. Посредине помещения стоял стол-козлы, где были вперемешку навалены тушки птиц, куски мяса и овощи. Женщина-повариха что-то ожесточённо резала прямо на деревянной столешнице, не забывая при этом покрикивать на мальчишку:
— Крути, маленький негодяй! И не забывай поливать его жиром, не то моя скалка прогуляется по твоей тощей заднице!
На звук наших шагов повариха обернулась. Судя по злому выражению её лица, она была уже готова обругать незваных гостей, но, увидев нас, растерялась. Затем замерла в низком поклоне. Мальчишка посмотрел на меня — и застыл с круглыми от удивления глазами. Вывел их из столбняка окрик моего телохранителя:
— Ты чего глаза пялишь?! Вертел крути!
Повариха, выпрямившись, тут же подскочила к испуганному мальчишке. Отвесив тому с ходу смачный подзатыльник, сама взялась за вертел, крича:
— Жиром поливай! Жиром! Да живее ты, бездельник!
На её вопли прибежал мужик, довольно грязного вида, который, в свою очередь, при виде меня застыл на пороге. Джеффри не заставил себя долго ждать:
— Ты чего застыл, мурло кухонное?! Не признал своего молодого господина?!
Мужик подобрал отвисшую челюсть и начал часто-часто кланяться, кося на меня испуганным глазом.