Прервал воспоминания дребезжащий удар церковного колокола, после чего Хью, коротко поклонившись, попросил у меня позволения уйти, чтобы сменить часового. Я важно кивнул. За пару часов общения с аборигенами я уже вошёл в роль господина. Правда, пока так и не понял: нравится мне эта роль или нет. С одной стороны, вроде как интересно, с другой стороны — ощущение неудобства и неловкости. Уходом солдата я воспользовался, чтобы уйти самому. Если честно говорить, я уже устал общаться с обитателями замка. Приходилось постоянно обдумывать каждое слово и быть начеку, чтобы не сказать ничего лишнего. Джеффри проводил меня до моих покоев и, коротко поклонившись, ушёл.
Большую часть светлой комнаты с высоким потолком занимало обширное ложе с балдахином, подвешенным к одной из балок. Вся остальная обстановка состояла из стола, двух сундуков у стены, двух кресел у камина и лавки со спинкой рядом с кроватью. На стенах висели гобелены, на полу лежали ковры.
В дверь постучали. Я открыл её и увидел девушку с тоненькой талией, пышной грудью и миловидным личиком. У неё в руках был поднос, на котором стоял серебряный кубок с вином и нечто похожее на вазочку с печеньем.
— Э-э… Входи.
Девушка прошла к столу, поставила поднос и обернулась ко мне. Несколько долгих секунд мы смотрели друг другу в глаза: она с ожиданием чего-то, я — не понимая, что именно от меня ждут. Не дождавшись, она сама начала действовать. Подошла ко мне, обняла за шею и осыпала моё лицо жаркими поцелуями. Я пытался сообразить, что всё это значит, а девушка вдруг оторвалась от меня и, робко улыбаясь, спросила:
— Господин мой, что-то не так?
— Хм. Так. Всё так…
Только я успел это сказать, как девушка стала распускать шнуровку своего платья.
…После часа неистовой любви я лежал в приятном изнеможении и слушал болтовню Катрин. Она оказалась настолько же словоохотливой, насколько и любвеобильной. Из бурного словесного потока, который буквально захлестнул меня, я вынес несколько фактов, которые меня в большей или меньшей степени заинтересовали. Месяц назад ей исполнилось семнадцать лет, а на Михайлов день у неё назначена свадьба с кузнецом. Господин барон дал своё согласие на этот брак и обещал ей в подарок новое платье.
Семнадцать! Кузнец? Так мужику далеко за тридцать! Да-а…
Не успел осознать эту новость, как узнал другую: о наших с ней отношениях. Оказалось, что эта девочка является моей любовницей на протяжении двух последних лет! Не успел я прийти в себя, как девушка прильнула ко мне жарким телом, предлагая продолжить любовную игру.
Ещё через полчаса Катрин стала собираться. Я с интересом наблюдал, как она надевает на себя юбки, одну за другой, поправляет складки, подвязывает и шнурует лиф. Огладив многочисленные ленточки и поправив причёску, она взглянула на меня. Я тоже оделся.
Катрин всплеснула руками и восторженно произнесла:
— Какой же вы всё-таки красавчик, мой господин! Просто прелесть!
Днём я уже проходил через этот зал, но вечерний сумрак и пламя громадного камина совершенно изменили его, придав ему своеобразный романтический колорит. Несмотря на летний вечер, в зале было довольно прохладно, поэтому огонь, полыхавший в камине, был как нельзя кстати. Под потолком, на цепях, висел деревянный круг, где горело десятка два свечей. Их колеблющееся пламя, вместе с огнём камина и свечами, стоящими на столе, с немалым трудом рассеивало мрак, отражаясь в доспехах и оружии, висевших на стенах, и в серебряной посуде. Под этой своеобразной люстрой стоял длинный массивный дубовый стол, покрытый скатертью. С двух его сторон стояла дюжина тяжёлых стульев с высокими спинками. Большая часть их была свободна. В торце стола возвышалось широкое кресло-трон с узорчатым балдахином, на котором восседал барон Джон Фовершэм. На нём был камзол синего цвета (буду называть эту одежду именно так, хотя, помнится, камзолы появились гораздо позже), ворот и обшлага которого были отделаны, насколько я понял, мехом горностая. Госпожа Джосселина надела длинное, ниспадающее на пол зелёное платье. Тонкую талию подчёркивал узкий узорчатый пояс золотого шитья. Голова её была покрыта белым платком с серебряным обручем, а с плеч спускался длинный плащ, отороченный мехом. Джеффри сменил кожаную куртку на нарядное одеяние, и только старичок-священник пребывал всё в той же рясе.
Я на секунду замер, не зная, куда сесть, но быстро сообразил, что свободное место по правую руку от хозяина замка — моё.