Пару минут я переваривал всё, что мне только что сказал этот человек. По всему выходило, что я воин и сын барона. Вернее, не я, Евгений Турмин, а Томас Фовершэм, чьё тело я временно занял. Тут опять было явное противоречие с институтской версией, но я уже решил для себя, что раз мне отмерено здесь двое суток, то нет смысла терять время на построение теорий, а надо просто знакомиться с местной жизнью. Теперь у меня появился шанс посмотреть замок и его обитателей… Упс!
Похоже, зря заговорил! Ведь через два дня я исчезну, и на руках у этих людей останется буйный псих. Впрочем, что сделано, то сделано! Просто предупрежу их перед своим уходом. Зато впечатлений наберусь! Жаль, что нельзя прихватить с собой парочку-другую сувениров. Впрочем, и без этого будет немало, что вспомнить!
— Эй! Том! Ты чего?! — голос мужчины пробился словно издалека. — Снова, что ли?..
— А? Что? — я резко вынырнул из мыслей, как из воды. — Ты что-то сказал, Джеффри?!
— Ты вспомнил, как меня зовут, мой мальчик?! Господь милостив! Я даже не знаю, что и сказать…
Я был изумлён не меньше, чем сам Джеффри, правда, радоваться не стал, так как не понимал, хороший это для меня знак или плохой. Минута раздумий ушла на то, чтобы понять: где-то в глубине помутившегося разума молодого Томаса Фовершэма осталось нечто такое, что очень дорого его сердцу. Например, имя его телохранителя. Правда, тут же возник вопрос: почему не матери или отца? Странно. Неожиданно мне пришли на память отточенные и резкие движения Томаса при вспышке ярости. Словно он кого-то рубил. Похоже, его бойцовские навыки также остались при нём, типа выработанных рефлексов у животных.
Вот уж повезло так повезло. Иметь при себе двойника, который может впасть в буйство в любой момент… Ха! О чём я думаю? Мне-то какая разница?! Ведь всё равно разбежимся в разные стороны! Так, о чём это он?
— …Ты с младенчества у меня на глазах был. После того злополучного боя, когда твой отец получил две тяжёлые раны, одну в грудь, другую в бедро, он три месяца не вставал с ложа, около года харкал кровью, а хромает до сего дня. Осенью и зимой вообще никуда не выезжает, так раны ноют. Только когда уже совсем потеплеет, летом, может себе позволить сесть на лошадь. Восемь лет я постоянно был при нём, а после произошедшего с ним он приставил меня к тебе, Том. С четырнадцати лет мы с тобой неразлучны. Война, охота, пирушки — я всегда был рядом. Дважды был с тобой во Франции, один раз — на шотландской границе. Сражались с французами, немцами, шотландцами, испанцами. Помню, как…
— Подожди. Сколько мне лет?
— Двадцать один год исполнился. Ровно месяц назад.
— И мне двадцать один исполнился! Э-э… Ладно. Я хотел сказать… впрочем, неважно.
— Каждое утро я прихожу сюда в надежде, что Господь Бог смилостивится и вернёт тебе разум. Ты, Томас, для меня почти как сын родной. Ведь моя жена была твоей кормилицей, и ты был одногодком моего сына, — тут крепыш повесил голову и горестно вздохнул. — Меня тогда в замке не было. Сопровождал господина барона в походе. Когда приехал, сказали: горячка. В три дня сгорели. И жена, и сын. Эх! Впрочем, это дело прошлое и не будем его ворошить. Бог дал — Бог взял! Тогда же умерла и твоя мать, Томас. Щедрой души была женщина, добрая и скромная. Хорошего парня родила…
— Я что, рыцарь?
— Нет, Томас, но боец знатный, и война тебе не в диковинку. Не раз довелось тебе биться конному и пешему, на копьях и мечах, со щитом и без щита. Ты был неистов и бесстрашен в бою. Одним из первых шёл в битву и последним покидал её.