— Вы — то сами откуда взялись? — раздражённо вопросила Джин. Бесцеремонность незнакомки пришлась ей не по душе.
— Издалека, — ответила та.
— И как же вы сюда попали?
— На собственных ногах.
Джин посмотрела вокруг на раскинувшуюся по всем сторонам водяную пустыню и снова в изумлении взглянула на нежданную гостью. Только потом они с Джоном решили, что незнакомка, должно быть, пришла на ферму накануне вечером и переночевала в одном из сараев.
— Видно, ноги у вас длиннее, чем кажется, — сказала Джин, переводя глаза на юбку незнакомки.
Женщина лишь рассмеялась в ответ, но в её смехе не было и намёка на веселье.
— Так чего же вам надо, раз уж добрались? — сурово продолжала Джин. — Не за тем же вы явились, чтобы сообщить, какая на улице погода?
— Пришла я туда, куда смогла добраться, — отвечала гостья, — а чего мне надо, это не ваше дело. Хотя если бы всё стало по — моему, то не одной мне было бы хорошо. А вот если бы вы налили мне стаканчик виски…
— Никакого виски вы здесь не получите, — решительно перебила её Джин.
Женщина вздохнула и отвернулась от двери, как будто собираясь уйти прочь. Но каким бы образом она ни добралась сегодня до фермы, было понятно, что уйти отсюда целой и невредимой ей уже не удастся.
— Ну, вот что, — проговорила Джин, — я вам сразу скажу: мне до вас нет никакого дела, да и на вид вы мне не шибко нравитесь, так что будь сейчас обычный вечер, чтобы можно было спать на лугу или пойти куда в другое место, я бы эту дверь захлопнула перед самым вашим носом. Но в непогоду с ближними так не обходятся. Так что можете войти, а я вам всё сказала по — честному. Поесть мы вам дадим, и солома для ночлега в амбаре найдётся. Только сидите да помалкивайте. А то хозяин у нас бродяг не жалует.
— Бродяга, бродяга! — ощетинилась незнакомка, возмущённая до предела. — Никакая я не бродяга, а честная женщина!
— Тогда приведите себя в порядок, а то на вид бродяга и есть, — невозмутимо ответила Джин. — Входите же, и я вам больше ничего не скажу, если будете смирно себя вести.
Женщина прошла за ней в дом, уселась на предложенное ей место возле огня и молча съела поданные ей лепёшки, запивая их молоком. Поев, она, по — видимому, немного успокоилась, хотя её чёрные глаза горели отвращением и даже некоторым презрением, когда она взирала на эту скромную пищу: любому самому вкусному молоку она охотно предпочла бы стакан виски. По другую сторону очага сидела Джанет, неторопливо и спокойно работая спицами. Она ничего не говорила, но её серые глаза то и дело дружелюбно поглядывали на незнакомку. Весь вид этой растрёпанной женщины напоминал Джанет о заблудшей овце, и уже одно это всегда вызывало в ней сострадание и участие. «Наверное, она одна из тех, кого пришёл взыскать Господь», — сказала она себе, но благоразумно решила не проявлять пока открытого интереса, ибо знала, что овца, отбившаяся от стада, быстро становится дикой, подозрительной, и её гораздо легче напугать, чем овцу, мирно пасущуюся среди своих собратьев.
С первыми лучами рассвета мужчины отправились на поиски Гибби, прекрасно понимая, что до Глашгара сейчас вряд ли доберёшься. Они вернулись около девяти часов и развели руками: подобраться к горе и впрямь не получилось. Один из них не совладал с течением, вода подхватила его, унесла в какую — то яму, и он еле выбрался живым. Однако все они были согласны в одном: если вода и дальше будет прибывать с такой же скоростью, немышу будет гораздо безопаснее оставаться в любой из глашгарских пещер, чем в лучшей из спален хозяйского дома.
Всё утро Роберт продолжал сновать между амбаром и кухней, снедаемый беспокойством за приёмного сына, дарованного ему на старости лет. Но вскоре в амбаре тоже начала подниматься вода, и ему пришлось ограничить свои хождения — молитвы расстоянием между дверью и стулом, на котором сидела Джанет. Она энергично вязала и не переставая молилась, но лицо её оставалось спокойным несмотря на то, что вокруг дома бешено кипели несущиеся к морю потоки, свирепо свистел ветер, а в хлеву нервно мычал и блеял перепуганный скот.
«Господи, — говорило её большое, доверчивое сердце, — если мой дорогой мальчик тонет сейчас в ледяной воде или умирает от холода на уступе скалы, держи его за руку! Не покидай его, Господи. Пусть он ничего не боится!»
Так называемым вопросам жизни и смерти Джанет придавала сравнительно небольшое значение, но чужие страдания и страх принимала близко к сердцу. Она молилась не столько за избавление Гибби от смерти, сколько за то, чтобы рядом с ним неотлучно находился Тот, Кто сидит у смертного ложа каждой малой птицы. Она продолжала ждать и надеяться и отказывалась беспокоиться. Нет, она не была для Гибби кровной матерью, но любила его сильнее, чем любая мать, которая так дрожит за своего ребёнка, что в подобной ситуации сходит с ума от горя. Всё дело в том, что Джанет любила не только глубоко, но и высоко. Она любила так высоко и пылко, потому что Господь жизни, отдавший нам Своего Сына, был для неё неизмеримо дороже, чем ребёнок — для его собственной матери.