Наглость этих мальчишек, думал он, переходит всякие границы. Миссис Склейтер же боялась того, к чему может привести их невежество. Однако к несказанному изумлению всех собравшихся Джиневра поднялась, всей своей фигуркой излучая уважение и скромность, и почти с робостью протянула руку этому подошедшему к ней нелепому шуту. Он взял её ручку в свои мозолистые ладони, неловко потряс её из стороны в сторону, бережно держа её на весу, как хрупкую драгоценность, которую страшно и выронить, и раздавить слишком крепким пожатием. Гибби выплясывал от радости за его спиной. От ликования он был готов встать на одну ногу, но сдерживал себя ради миссис Склейтер.
Джиневра снова села, и Донал, чувствуя себя громоздким и неуклюжим и от всего сердца желая хоть на мгновение стать совершенно незаметным, оглянулся вокруг в поисках стула и только тут заметил миссис Склейтер. Он подошёл к ней таким же вольным, размашистым шагом, но на этот раз без тени смущения, протянул руку и сказал на своём родном шотландском выговоре: — Надеюсь, Вы в добром здравии, мэм. Я не заметил Ваше милое лицо, когда вошёл. Великолепный у вас дом! — конечно, для Вас он подходит в самый раз, мэм, но простому человеку вроде меня к такому быстро не привыкнуть. Я ведь вырос на просторе, где кроме травы, цветов да овец и нет ничего.
Говоря всё это, Донал вспомнил луг, раскинувшийся вдоль берега Лорри.
«Так я и думала, — сказала себе миссис Склейтер. — Он джентльмен от природы. Ну, его — то научить недолго!» Она была права. Но Донал был больше, чем просто джентльменом, и мог бы научить её таким вещам, которым она сама не смогла бы научить никого другого.
— Вы скоро привыкнете к тому, как живут горожане, мистер Грант. Боюсь только, что многое из той роскоши, которой мы себя окружаем, подчас приносит нам больше беспокойства чем пользы, — сказала она вслух самым приветливым и добрым голосом, ласково пожимая его руку, благодаря чему он сразу почувствовал себя намного лучше и естественнее. — Я рада видеть, что здесь у Вас есть друзья, — добавила она.
— Только один друг, мэм. Видите ли, мы с Гибби…
— Прошу прощения, мистер Грант, но я хотела бы просить Вас… Конечно, мне самой всё равно, но ради того, чтобы все побыстрее к этому привыкли, не могли бы Вы называть Гилберта его настоящим именем, сэр Гилберт? Я очень Вас прошу. Мне хотелось бы, чтобы он тоже к этому привык.
— Как пожелаете, мэм. Так вот, как я уже сказал, мы с сэром Гибби… ой, простите, мэм, с сэром Гилбертом, уже давно знаем мисс Гэлбрайт, ведь её отец наш лэрд, и мы живём в его поместье.
— Тогда присядьте рядом с мисс Гэлбрайт, — сказала миссис Склейтер и, поднявшись, поставила ему стул возле Джиневры, удивляясь про себя, как это шотландский лэрд мог позволить своей столь юной дочери заводить такие неподобающие знакомства.
Наверное, большинству присутствующих это тоже показалось очень странным. Гибби, пожалуй, был единственным, кто видел сейчас перед собой настоящего Донала. Мисс Кимбл и её ученицы неодобрительно рассматривали его искажённое отражение в кривом зеркале своей собственной узколобой чопорности. Сквозь розовый флёр сделанного ей комплимента миссис Склейтер видела в нём будущего джентльмена. Мистер Склейтер взирал на него в перевёрнутый телескоп собственной значительности (кстати, весьма преувеличенной, ибо он был человеком самого скромного происхождения) и посему видел сущее ничтожество. Джиневра же относилась к нему с восхищённым уважением, считая его удивительно великим и непостижимым, способным постичь взаимные связи и пропорции всего того, что она могла видеть лишь глазом. Кроме того, она не могла не почувствовать, что Донал был гораздо приятнее и внешнему, и внутреннему взору, когда в старых вельветовых штанах и синей шапочке бродил по зелёным лугам среди коров и овец, с посохом под мышкой и книгой в руке. Там, в долине нельзя было не увидеть его природную одухотворённость; здесь же он и вправду выглядел нелепо. Всё достоинство поэта становится заметным благодаря не дорогому платью, а благородному окружению, но гостиная миссис Склейтер была недостаточно велика и недостаточно красива, чтобы воздать должное этому поэту, особенно сейчас, когда он предстал взорам собравшихся в нескладной выходной одежде. Директрисе пансиона и её ученицам он показался неотёсанным деревенщиной, и за неимением лучшего развлечения они ещё долго забавляли других пансионерок рассказами о неуклюжем знакомом мисс Гэлбрайт. Джиневре ещё не раз приходилось краснеть от негодования, слыша от подруг высокомерные насмешки в его адрес. Сначала она попыталась было дать им понять, какой Донал на самом деле, но увидев, что они недостойны её доверия, стала просто умолкать каждый раз, когда они снова начинали острить на его счёт, и только это строгое молчание заставляло их прикусывать язычки в её присутствии.