Съесть полную тарелку настоящей еды у себя дома, да ещё вместе с отцом — такое бывает не каждый день, и, уписывая свой обед, Гибби чувствовал себя вполне счастливым, пусть даже у них не было стола и ели они на полу. Его беспокоило только то, что отец ел совсем мало. По — настоящему сэр Джордж начал оживляться только с наступлением сумерек. Чем темнее становилось на улице, чем жарче разгорался его внутренний огонь. В нём ещё сохранялись странные клочки и обрывки усвоенной когда — то праведности, и среди них было правило никогда не пить зимой до наступления темноты, а летом — до окончания работы. Это правило он неукоснительно соблюдал и по воскресеньям тоже, хотя это стоило ему немалых усилий. Помня о своих счётах с незримым Царствием, миссис Кроул ни за что не соглашалась продавать виски по воскресеньям, даже тайком, и поэтому Джордж, не в силах заставить свои внутренности склониться к воскресному благочестию, был вынужден сам доставать себе виски и пить его дома. Весь день бутылка была совсем близко, и осознание того, что не надо никуда ходить, чтобы опрокинуть стаканчик, было для него тяжким искушением, но сэр Джордж чувствовал, что, поддавшись ему, он перережет последнюю ниточку порядочности, стремительно покатится вниз и окончательно погибнет.
Замирая от нетерпеливого ожидания, Гибби следил за руками отца. С наступлением сумерек башмак был полностью готов. Отец поднялся с сундука, и Гибби, сияя от восторга, уселся на его место, а сэр Джордж опустился на колени, чтобы примерить обновку на непривычную к обуви ногу сына. Увы, башмак никак не хотел налезать! Но к этому времени Гибби и сам должен был это предвидеть, потому что уже три раза с ним происходило то же самое.
Гадать, почему это так, было бессмысленно. Сам сэр Джордж говорил, что поскольку работать для сына он мог только по воскресеньям, к тому моменту, когда была готова очередная пара, нога Гибби каждый раз перерастала мерку. А может, хотя сэр Джордж прекрасно латал старую обувь, делать новую было ему не под силу. Я не сомневаюсь, что работал он честно, — не сомневаюсь, даже зная, что каждую неудачную пару он на следующий день продавал соседнему лавочнику по хорошей цене и спускал вырученные деньги на виски.
Ещё более странным было то, что, хотя Гибби ещё ни разу в своей жизни не носил башмаков, его отец чувствовал большое облегчение от осознания того, что по воскресеньям вот так трудится ради собственного сына. Если бы Гибби был обычным ребёнком, если бы он жаловался и капризничал, отец, пожалуй, возненавидел бы его. А так Джордж Гэлбрайт по — настоящему любил своего мальчика, и хотя его любовь, к сожалению, приносила мало видимых плодов, но и для отца, и для сына она была неистощимым источником добра.
Итак, необутые ноги так и остались необутыми. Джордж в отчаянии отложил в сторону очередную неудачную попытку, поднялся с колен и отошёл. Гибби остался сидеть на сундуке, и вид у него был не как у уличного беспризорника, оставшегося без обуви, а как у короля, лишившегося короны.
Мужественно, как король, наш маленький беспризорник перенёс этот удар. Он тяжело вздохнул, глаза его медленно наполнились слезами, которые так и не пролились. С минуту он просидел на сундуке, съёжившись от горя, — но тут же заскучал по отцу, спрыгнул со своего места и подбежал к нему.
Отец сидел на краю кровати и выглядел ещё более подавленно, чем Гибби. Голова и руки его были безутешно опущены, и весь вид его говорил о горьком сожалении и глубоком унынии. Гибби кинулся к нему, вскарабкался на кровать и почти задушил отца в крепких объятиях своих маленьких рук. Сэр Джордж посадил его на колени, обнял, поцеловал, и в его мутных глазах показались слёзы. Он снова поднялся, на руках принёс Гибби к сундуку, посадил на него и достал из под кровати обрывок обёрточной бумаги. Он аккуратно оторвал от него несколько кусочков и с их помощью тщательно и вдумчиво измерил непослушную ногу. Бедный сэр Джордж пострадал от неудачи гораздо больше сына, ведь Гибби вряд ли стал бы носить башмаки, будь они ему даже в самый раз. Его подошвы выдерживали любую погоду не хуже лучшей кожи в королевстве — по крайней мере, до тех пор пока не выпадал снег и не наступали зимние морозы. Так что большую часть года он прекрасно обходился без обуви.