Итак, наконец — то Гибби был свободен и мог осуществить давно задуманный план.
Ремонт и отделка старого особняка Гэлбрайтов были уже почти завершены. Некоторым его жильцам уже пришлось съехать, а теперь Гибби предупредил всех тех, кто ещё оставался в доме, чтобы они съехали как можно скорее, — правда, сделав при этом всё, что мог, чтобы обеспечить их новым жильём. А мог он и в самом деле довольно много: вместе с особняком Гэлбрайтов мистер Склейтер купил и несколько соседних домов. Как только дом опустел, Гибби нанял ещё работников, чтобы обновить внутренние помещения, и вскоре сквозь нищету и запустение начали проступать черты былого величия. Далее он, не торопясь, подобрал нужную мебель (преимущественно из запасов своего старого друга миссис Меркисон) для нескольких выбранных им комнат.
Так незаметно настало время его ежегодного отъезда домой: пока Джанет была жива, её домик на глашгарском утёсе всегда оставался для Гибби домом. Перед самым его отъездом мистер Склейтер сообщил ему, что глашруахское поместье принадлежит ему. Присутствовавшая при этом миссис Склейтер увидела в его глазах нечто такое, что заставило её воскликнуть:
— Но как он мог? Как этот человек мог лишить свою дочь имения, ради которого взял себе имя её матери?
«У него плохо шли дела, — пояснил Гибби на пальцах. — Наверное, он ничего не мог с этим поделать».
— Вот именно! — с горячностью откликнулась она. — Дела у него шли так плохо, что дошли почти что до мошенничества! Хотела бы я знать, скольких ещё людей он разорил вместе с собой. Не сомневаюсь, окажись глашруахское поместье у него в руках, он тут же начнёт заново его проматывать!
«Тогда я подарю его Джиневре», — сообщил ей Гибби.
— Чтобы отец правдами и неправдами заставил её уступить ему свои права и снова пустил её имущество по ветру?
Гибби не ответил. Миссис Склейтер была права! Значит, щедрость не всегда является благословением. Надо подумать, как же со всем этим поступить.
Итак, полный самых разных мыслей и идей, Гибби отправился домой. Ему очень хотелось перед отъездом увидеть Джиневру, но для этого у него не было никакой возможности. Он уже давно ходил в Северную церковь каждое воскресенье — не потому, что ему нравился Фергюс и не нравился мистер Склейтер, а ради того, чтобы увидеть потерянную подругу. Ибо разве он не потерял её, когда она предпочла Фергюса Доналу? Разве оставив его любимого Донала, она не оставила и его тоже? При этой мысли у него сжималось горло, но только на мгновение: он никогда не жалел себя. Время от времени она смотрела на него с милой и грустной улыбкой, но ни разу не подала знака, что он может придти и навестить её. Он не знал, удастся ли ему встретиться с Доналом в Даурской долине; до сих пор от него самого не было ни единой весточки, а его мать никогда не писала писем.
— Нет, нет, не могу я писать, — неизменно говорила она. — Эти письма из меня все силы вытянут. А когда есть чего сказать, лучше уж послать весточку на Небеса. Рано или поздно дойдёт.
Несмотря на свою новообретённую власть, Гибби отправлялся домой с гораздо меньшим оживлением и восторгом, чем раньше. Но приняли его так же сердечно и ласково. По совету матери Донал не стал снова наниматься в работники на ферме, а вместо этого принял предложение одного из своих профессоров и стал учить ребятишек в какой — то семье. Он рассказал матери всё о своём горе.
— В конце концов это ему только на пользу пойдёт, — сказала Джанет с улыбкой глубочайшего сострадания, — хотя и жалко мне его, милого своего сыночка. Но Господь — то был и в землетрясении, и в огне, и в ветре, сокрушающем скалы, хоть пророк Его и не видел. Ничего, Донал всё это переживёт, и в сердце у него станет ещё больше места, а дух ещё больше просветлеет.
Гибби снял с полки свою старую дощечку и написал:
«Если ему можно помочь деньгами, их у меня теперь много».
— Знаю, знаю твоё доброе сердце, сынок, — ответила Джанет, — но нет, не надо. В таких делах любые деньги — как дохлая кобыла. Нет, наш бедный мальчик должен сам понять, что к чему. Розы его засохли, и из зарослей ему придётся выбираться самому. Ох, и поцарапается же он! Дивно это и чудно: одно сердце притягивается к другому, а потом вдруг раз — и они так далеко, что и не увидишь! Только Господь знает, что здесь и как, а я так думаю, что тут делается намного, намного больше всего, что мы можем себе помыслить и представить.