— Мисс Тилни сказала, что, может быть, мне придется сегодня заменить ее.
Но он был во всеоружии.
— Конечно, мисс Бэри, но, к сожалению, это невозможно. Я как раз собирался позвонить вам и все объяснить. Видите эти доклады доктора Эдит Фробишер, мистера Тарлтона, мистера Берда и остальных? Вот, держите. Прошу вас побывать сегодня же у каждого и узнать от моего имени, нет ли у него, или у нее, каких-либо дополнений. А потом в теперешнем виде или же соответствующим образом дополненные их нужно переписать и размножить — очень прошу вас сделать это лично, мисс Бэри. В результате этого нововведения каждый отдел будет знать планы остальных отделов. Пора нам наконец начать работать более упорядоченно, — добавил он строго.
— Вы совершенно правы, сэр Майкл, — пробормотала, запинаясь, бедная женщина, которая отлично знала, что разговаривает с единственным неупорядоченным человеком в учреждении. — И если вы находите нужным, я, конечно, все сделаю сама.
— Непременно, мисс Бэри, непременно.
— Но вам же понадобится кто-нибудь…
Сэр Майкл жестом остановил ее. Вид у него все еще был суровый, но тон стал доверительным.
— Я сегодня беседовал с мисс Эссекс, которая перешла к нам из Дискуса. Попросите ее завтра с утра зайти ко мне.
— Мисс Эссекс? Но мне кажется, у нас есть девушки…
Он снова остановил ее.
— Да, я знаю, более опытные. Но они не перешли из Дискуса, как она. — Он понизил голос почти до шепота. — Мисс Бэри, вам это может показаться пустяком. Но для меня это важно. В высшей степени важно.
— Ах, так… ну, тогда конечно… я ей скажу…
Тогда он спросил громче и непринужденней:
— Может быть, она еще здесь?
— Нет, сэр Майкл. Все ушли домой.
— Ах да. Вечно забываю, что у вас у всех есть дом, не то что у меня. Скверная привычка. А теперь вы свободны, мисс Бэри. До свидания!
Воображение, не дававшее ему покоя с того самого мига, как он в первый раз взглянул на эту девушку, теперь взялось за него с новой силой и страстью, словно был уже час ночи. Он не мог вспомнить ее лицо, перед ним вставало лишь неясное, грустное сияние, темно-золотая комета, уносящаяся куда-то в лондонское предместье, недостойное ее, — и почему он не спросил, где она живет? — оставляя и здание Комси, и Принсес-плейс, и Мейфэр, и весь Вест-Энд в темноте, которая стала еще непроницаемей в сгустившемся тумане скуки. И как убить сегодняшний вечер? Он собирался пообедать с Кларисой Эсборн, очень неглупой писательницей, которая печаталась под псевдонимом в дамском журнале и всякий раз надеялась, что он сделает для нее нечто большее, чем тискать ее и страстно стонать на своей или на ее кровати. Это давняя и надежная привязанность, она ему почти друг, и к тому же красива, но всегда ненасытна, всегда и всего жаждет — еды, в которой она себе отказывает, похвал, славы, любви, триумфа, так и не выпавшего на ее долю. Ему бывало хорошо с Кларисой, которая щадила его самолюбие, она помогла бы ему скоротать этот длинный темный вечер. Но сможет ли он теперь ее вынести?
— Клариса, дорогая, никак не мог тебе дозвониться.
— Я делала массаж лица. И кроме того, купила пару дуврских палтусов…
— Сегодня я никак не могу с тобой встретиться, Клариса. Давай как-нибудь в другой раз. — Он прервал ее слезливый протест. — Знаю, знаю. Мне ужасно жаль, дорогая, но это служебное дело, и я никак не могу его отложить. Нет, боюсь, что и позже ничего не выйдет. Поверь, дорогая, мне тоже жаль, даже больше, чем тебе.
Нет, ему положительно нравилась эта бедняжка Клариса — она и внешне, и внутренне больше в его духе, чем все эти чужие жены, вроде Элисон Дрейк, которые начинают упрекать себя и его, едва прикрыв простыней наготу, — и он представил себе, как она сидит в своей квартире на Мейда-Вейл, напрасно сделав массаж и купив палтусов, плачет от жалости к себе, а может быть, отчаявшись, уже звонит какому-нибудь старому и верному своему поклоннику: «Дорогой, я понимаю, что должна была позвонить раньше…» Может быть, не следовало бы так поступать. И как теперь самому скоротать вечер? Машинистка, девчонка, больше чем вдвое его моложе, наверно, глупая, как пробка, да еще помолвлена с каким-нибудь смешливым кретином! Он и не заметил, носит ли она обручальное кольцо. В сущности, он вообще ничего о ней не знает. Но тут он вспомнил. В этом деле замешан Тим Кемп. Мысль о Кемпе была омрачена неприятной тенью, но сейчас он предпочел отмахнуться от этого: Кемп мог бы кое-что про нее рассказать. Он позвонил в Дискус.