— Сквайр Найджел, — произнес настоятель, — вам, кто, как всем здесь хорошо известно, происходит из древнейшего на этой земле рода, подобало бы подавать другим пример добропорядочного поведения. Вместо этого ваш дом всегда был средоточием волнений и смуты; теперь же, не довольствуясь грубыми выпадами против нас, цистерцианских монахов Уэверли, вы открыто выказали свое презрение к закону короля и руками своих слуг нанесли оскорбление лицу, его представляющему. За такие поступки я мог бы призвать на вашу голову все духовные кары церкви. И все же я не буду к вам жесток — вы еще молоды, а на прошлой неделе спасли от смертельной опасности жизнь одного из монастырских слуг. Поэтому я применю к вам меры временные и телесные, чтобы обуздать ваш дерзкий дух и сдержать своевольные дикие порывы, каковые привели к столь непристойным поступкам по отношению к нашему монастырю. С сего дня до праздника святого Бенедикта вы будете полтора месяца сидеть на хлебе и воде и каждодневно слушать назидания нашего капеллана, святого отца Амвросия. Быть может, это заставит вас склонить упрямую голову и смягчить ожесточенное сердце.
Едва был оглашен этот позорный приговор, обрекавший гордого наследника дома Лорингов на участь последнего деревенского браконьера, кровь бросилась Найджелу в лицо, глаза сверкнули, и он посмотрел вокруг взглядом, который лучше всяких слов говорил, что так легко он не покорится своей участи. Он дважды пытался заговорить и дважды от гнева и стыда не мог произнести ни слова.
— Я не ваш подданный, надменный аббат! — воскликнул он наконец. — Мы всегда были королевскими вассалами. Ни за вами, ни за вашим судом я не признаю права выносить мне приговор. Наказывайте своих монахов, которые начинают скулить, стоит вам нахмурить брови, но не пытайтесь поднять руку на того, кто вас не боится. Я свободный человек и равен любому, кроме короля.
Казалось, на мгновение дерзкие слова и высокий, сильный голос Найджела привели настоятеля в замешательство. Но более стойкий ризничий, как всегда, помог ему укрепить волю; снова подняв старый пергамент, он обратился к Найджелу:
— Да, вы правы, Лоринги действительно были когда-то вассалами короля. Но вот тут стоит печать Юстаса Лоринга, которая свидетельствует, что он стал вассалом монастыря и принял от него землю.
— А все потому, что он был благородный человек, чуждый хитрости и коварства! — воскликнул Найджел.
— Нет, — вмешался законник. — Если мне позволено будет сказать, отец аббат, для закона не имеет значения, как и почему сделка была совершена, подписана или зафиксирована: суд рассматривает только условия, статьи и договоры каждого дела.
— Кроме того, — добавил ризничий, — приговор вынесен аббатским судом, и если он не будет приведен в исполнение, чести и доброму имени суда будет нанесен непоправимый ущерб.
— Брат ризничий, — сердито перебил настоятель, — мне думается, вы слишком усердствуете в этом деле. Право, мы и без твоих советов сумеем соблюсти честь и достоинство монастыря. А что до вас, почтенный стряпчий, вы изложите свое мнение не раньше, чем вас попросят, а не то вам придется на себе почувствовать силу нашего суда. Ваше дело закончено, сквайр Лоринг, и приговор вынесен. Все.
Аббат сделал знак и один из лучников положил руку на плечо пленника. Грубое прикосновение плебея вызвало бурю негодования в душе у Найджела. Из всех его благородных предков ни один не подвергался подобному унижению! Каждый предпочел бы смерть! Неужто ему суждено стать первым, кто унизит их дух и традиции? Быстро и ловко он выскользнул из-под руки лучника и выхватил короткий прямой меч, висевший у того на боку. В следующий момент он вскочил в нишу одного из окон и, держа меч наготове, с побледневшим лицом, сверкая глазами, обернулся к собранию.
— Клянусь святым Павлом! — воскликнул он. — Вот уж никогда не думал, что смогу под крышей монастыря совершить славный подвиг, но, кажется, мне придется это сделать, прежде чем вы упрячете меня в свою темницу.
В капитуле поднялся шум и гам. Никогда еще за всю долгую, достойную историю монастыря в его стенах не происходило ничего подобного. На миг могло показаться, что и самих монахов обуял дерзкий дух мятежа. От такого неслыханного вызова, брошенного власти, их собственные пожизненные оковы как бы стали свободнее. Они повскакали с мест и в каком-то полуиспуге-полувосторге столпились широким полукругом перед взбунтовавшимся пленником, крича, размахивая руками, гримасничая. Неслыханный скандал! Много долгих недель поста, покаяния и самобичевания должно было миновать, прежде чем тень этого дня сошла с Уэверли. А пока никто не сделал и попытки призвать монахов к порядку, повсюду царили хаос и неразбериха. Настоятель оставил судейское место и в гневе поспешил вперед, но толпа его собственных монахов тут же обступила и поглотила его, и он исчез, как неловкая овчарка среди стада овец.
Спокойствие сохранял только ризничий. Он укрылся за спинами лучников, которые в нерешительности, но с явным одобрением взирали на дерзкого смельчака, бежавшего от правосудия.
— Вперед! — закричал ризничий. — Не посмеет же он ослушаться решения суда! Или вы шестеро испугались одного? Окружайте его и хватайте! Бэддлзмир, ты что там прячешься за спинами?
Бэддлзмир, высокий человек, с густой бородой, одетый, как все, в короткую зеленую куртку и штаны и высокие коричневые сапоги, стал медленно подходить к Найджелу с мечом в руке. Душа его не лежала к этому делу — церковные суды не пользовались любовью народа, зато все сожалели о падении некогда процветавшего дома Лорингов и всей душой желали добра его молодому наследнику.
— Послушайте, молодой сэр, вы уже наломали дров. Выходите-ка и сдавайтесь, — сказал он.
— Что ж, подойди и попробуй взять меня, приятель, — ответил Найджел и угрожающе улыбнулся.
Лучник бросился вперед. Послышался скрежет стали, быстро, как вспышка пламени, сверкнул клинок, и стрелок отшатнулся. По руке его текла кровь и капала с пальцев на пол. Он зажал рану и выругался по-саксонски.
— Черт побери! — воскликнул он. — Уж лучше я суну руку в нору и попробую оторвать лису от ее щенков.
— Не подходи! — отрывисто бросил Найджел. — Я не желаю тебе зла, но, клянусь святым Павлом, так просто меня не взять, а если попробуешь, пеняй на себя.
Он вжался в узкую нишу окна, угрожающе подняв меч. Глаза его горели такой яростью, что кучка лучников в растерянности не знала, что делать. Тогда настоятель, побагровев от чувства оскорбленного достоинства, раздвинул толпу, прошел и стал рядом с ними.
— Отныне этот человек вне закона, — провозгласил он. — Он пролил кровь в суде, такой грех не знает прощенья. Я не потерплю глумленья над судом. Никто здесь не посмеет уйти от его приговора. Поднявший меч от меча да погибнет. Лесник Хью, приготовь лук!
Лесник, один из наемных слуг монастыря, навалившись всем телом, согнул свой длинный лук и закрепил свободный конец тетивы на верхней зарубке. Потом, достав из-за пояса одну из страшных трехфутовых стрел со стальным наконечником и блестящим оперением, приладил ее к тетиве.
— Теперь подними лук и держи наготове, — приказал разъяренный настоятель. — Сквайр Найджел, святой церкви не пристало проливать кровь, но насилие можно одолеть только насилием, и да падет грех на вашу душу. Бросьте меч!
— А вы дадите мне уйти из монастыря?
— Только после того, как вы отбудете наказание и очиститесь от греха.
— Тогда я скорее умру на месте, чем отдам меч.
Грозный огонь вспыхнул в глазах настоятеля. Он происходил из воинственного норманнского рода, как и многие другие суровые прелаты, которые с булавой в руках, чтобы самим не проливать кровь, вели отряды в бой, ни на мгновенье не забывая, что исход долгого кровавого сражения при Гастингсе решил именно человек их сана и достоинства с епископским посохом в руках. В миг исчезли мягкие монашеские интонации, и твердый голос воина произнес:
— Даю вам одну минуту. Затем, когда я скомандую «Стреляй!», пусти в него стрелу.
Стрела была наготове, лук наведен, а суровые глаза лучника устремлены на цель. Медленно проходила минута. Найджел про себя молился всем трем своим воинственным святым — не затем, чтобы они спасли его тело в этой жизни, а чтобы позаботились о его душе в иной. Ему пришло было в голову попытаться бежать, но он тут же понял, что не успеет выбраться из своего убежища, как его прикончат. И все-таки в конце концов он рискнул бы броситься на своих врагов и уже изготовился к прыжку, как вдруг тетива лука почему-то лопнула, издав глубокий, чистый звук наподобие струны арфы, и стрела со звоном ударилась о плиты пола. В тот же миг молодой курчавый лучник, широкоплечий и широкогрудый, по всей видимости невероятно сильный, с открытым, приветливым лицом и честным взглядом карих глаз, говорившим об отваге и добродушии, обнажив меч, бросился вперед и встал рядом с Найджелом.