В дни былого расцвета странствующего рыцарства очень часто желающий снискать славу день за днем поджидал на перекрестке, на мосту или у брода, пока судьба не приводила туда достойного противника. И память о таких поединках живо сохранялась в рыцарских повестях и песнях труверов, постоянно о них повествовавших. Однако в жизни они успели стать большой редкостью. А потому придворные следили за тем, как Чандос направил коня вниз по откосу к мосту, с веселым, если не сказать насмешливым, любопытством и обменивались замечаниями по поводу необычной внешности его защитника. Сложен он, и правда, был весьма странно: фигура высокого человека, но руки и ноги непропорционально короткие. Голова его клонилась долу, точно он был погружен в глубокую задумчивость или столь же глубокое уныние.
- Видимо, это рыцарь Отягощенного Сердца, - заметил Мэнни. - Какие горести заставляют его столь печально повесить голову?
- Быть может, у него просто шея слаба, - предположил король.
- Но зато голос отнюдь не слаб, - возразил принц, когда до их ушей донесся ответ Найджела на слова Чандоса. - Клянусь Пречистой, он гремит, как болотная выпь!
Пока Чандос возвращался к королю, Найджел сменил старое ясеневое копье, принадлежавшее его отцу, на турнирное с затупленным наконечником, которое ему подал дюжий лучник, исполнявший роль оруженосца. Затем он съехал с моста на луговину длиной шагов в сто. В ту же секунду оруженосец сэра Уолтера Мэнни, наспех снаряженный своими товарищами для поединка, пришпорил коня и занял позицию у дальнего ее конца.
Король поднял руку, пропел рог сокольничего, и два всадника, ударив коней каблуками и встряхнув поводьями, помчались навстречу друг другу. По одну сторону болотистой луговины, где вода брызгала из-под тяжелых копыт, а доспехи двух пригнувшихся к седлу противников вспыхивали в лучах вечернего солнца, неподвижным полукругом замерли всадники, кто в доспехах, кто в бархате, но все поглощенно и молча следящие за началом поединка. Даже собаки, соколы и лошади словно окаменели. По другую ее сторону - горбатый мост, голубоватые воды медлительной реки, толпа разинувших рты крестьян и старый темный господский дом, где в верхнем окне виднелось суровое лицо.
Хорошим бойцом был Джон Уиддикомб, но в этот день противник его оказался еще лучше. Не ему было удержаться в седле против золотого вихря и словно приросшего к нему наездника. Найджел и Бурелет были единым стремительным снарядом, весь их вес, сила и энергия сосредоточились в тупом конце неподвижно уравновешенного копья. Порази Уиддикомба небесный гром, он не слетел бы на землю более стремительно и далеко. Оруженосец сэра. Уолтера Мэняи перевернулся в воздухе, латы его загремели, как кимвалы*, и он навзничь растянулся на траве.
Лицо короля было помрачнело, но когда Уиддикомб, пошатываясь, встал на ноги, он одобрительно захлопал.
- Отменный поединок, отменный удар! - воскликнул он. - Как вижу, пять алых роз и в дни мира таковы, какими я видел их в битвах. Что скажешь, мой добрый Уолтер? Пошлешь еще оруженосца или сам откроешь нам путь?
И без того красное лицо Мэнни стало багровым, едва выставленный им боец рухнул на землю. Теперь он знакотн подозвал к себе высокого рыцаря, чье худое свирепое лицо выглядывало из-под поднятого забрала легкого шлема, точно орел из клетки.
- Сэр Хьюберт, - сказал Мэнни, - мне вспомнился день, когда под Каном ты сразил французского бойца. Так не согласишься ли ты быть нашим бойцом сегодня?
- Когда я вышел на поединок с французом, Уолтер, - сурово ответил сэр Хьюберт, - оружие наше было боевым. Я воин, и мое дело война, а не шутовские стычки на ристалищах, придуманные для забавы глупых женщин.
- Какая неучтивая речь! - воскликнул король. - Услышь тебя моя любезная супруга, был бы ты вызван на Суд Любви отвечать за свои грехи перед девицами-присяжными. Но прошу тебя, добрый сэр Хьюберт, возьми тупое копье.
- Светлейший государь, уж лучше взять павлинье перо, но я повинуюсь. Эй, паж, подай мне эту жердину. Посмотрю, как я сумею с ней управиться.
Но сэру Хьюберту было не суждено испытать ни свою сноровку, ни свою удачу. Его могучий гнедой жеребец был столь же не привычен к турнирным поединкам, как и его господин, но уступал ему в спокойствии и мужестве. Когда он увидел нацеленное копье, сверкающие доспехи и яростно ринувшегося на него золотого коня, то отпрянул в сторону, повернулся и помчался вдоль реки галопом. Крестьяне покатывались от хохота на своем берегу, королевская свита на своем, а сэр Хьюберт тщетно пытался осадить гнедого, который летел вперед, перемахивая через кусты дрока и заросли вереска, пока вместе со своим господином не превратился в неясное пятно на темном склоне холма. Найджел едва увидел, что его противник не готов его встретить, натянул поводья так, что Бурелет присел на задние ноги, затем отсалютовал копьем и вернулся к мосту.
- Прекрасные дамы сказали бы, что наш добрый сэр Хьюберт был наказан за свои нечестивые речи, - заметил король.
- Будем надеяться, что он вышколит своего жеребца до того, как ему придется вновь выехать на поединок между двумя армиями, - сказал принц. - Не то они примут каприз коня за трусость всадника. Глядите, как он скачет, одним прыжком переносясь через все кусты на своем пути.
- Клянусь святым крестом! - произнес король. - Если отважный Хьюберт и не добавил себе славы турнирного бойца, зато показал, какой он искусный наездник. Однако мост все еще закрыт для нас, Уолтер. Что скажешь теперь? Так этот юный сквайр и останется в седле или же твой король сам должен будет взять копье наперевес, чтобы открыть себе путь? Клянусь головой святого Томаса! Я не прочь помериться силами с этим молодцом.
- Нет, нет, государь! - воскликнул Мэнни, гневно взглянув на неподвижного защитника моста. - Ему уже оказано слишком много чести. Этот зеленый юнец и без того задерет свой глупый нос, раз теперь может похваляться, что за один вечер вышиб из седла моего оруженосца и увидел спину одного из храбрейших рыцарей Англии. Подай мне копье, Роберт! Посмотрим, как с ним справлюсь я!