— Pardieu[8], отче аббат! — сказал незнакомец. — Достаточно взглянуть на тебя и твою братию, чтобы увидеть, как мало вам по вкусу это дело. И быть может, оно станет еще меньше вам по вкусу, когда я скажу, что посмею предложить этому, видимо благородному, юноше в окне мою помощь, если эти лучники будут и дальше ему докучать.
От такого прямолинейного предупреждения улыбка аббата исчезла, и брови его насупились.
— Благородный сэр, если ты и вправду явился сюда с поручением, тебе больше подобало бы изложить его, нежели подстрекать виновного восстать против справедливого приговора суда.
Незнакомец обвел залу насмешливо-вопросительным взглядом:
— Поручение мое не к тебе, отче аббат. А к тому, кто мне неизвестен. Я побывал у него в доме, и меня послали сюда. Зовут его Найджел Лоринг.
— Значит, оно ко мне, благородный сэр.
— Я так и подумал. Я знавал твоего отца, Юстеса Лоринга, и, хотя из него можно было бы выкроить двоих таких, как ты, все же печать его ясно видна на твоем лице.
— Тебе неизвестна суть дела, — вмешался аббат. — Если ты законопослушный человек, то не станешь вмешиваться, ибо сей молодой человек тяжко оскорбил закон, и все верные подданные короля обязаны оказать нам поддержку.
— И вы притащили его сюда, чтобы учинить над ним суд! — воскликнул незнакомец с веселым смешком. — Грачи задумали судить сокола! Видно, судить оказалось легче, чем карать. Позволь сказать тебе, отче аббат, что ты рубишь дерево не по себе. Когда тебе и подобным тебе дали власть судить, то для того лишь, чтобы ты мог унять драчливого слугу или наказать пьяного дровосека, а совсем не затем, чтобы ты хватал того, в чьих жилах течет лучшая кровь Англии, и натравливал на него своих лучников, если он не согласился с твоим приговором.
Аббат не привык выслушивать под крышей своего аббатства столь суровые упреки, произнесенные столь надменно, да еще в присутствии настороживших уши монахов.
— Быть может, тебе придется узнать, что суд аббатства обладает неведомой тебе властью, сэр рыцарь, — сказал он. — Да и рыцарь ли ты? Слишком уж неучтивы твои речи. Прежде чем мы продолжим разговор, могу ли я узнать твое имя и звание?
Незнакомец рассмеялся.
— Да вы и вправду мирные служители Божьи! — произнес он высокомерно. — Во Франции или в Шотландии не нашлось бы воина, который, увидев этот знак на моем щите или знамени (тут он прикоснулся к эмблеме на своем плаще), не узнал бы червленую башню Чандоса.
Чандос! Джон Чандос! Украшение английского воинства, зерцало странствующих рыцарей, герой полсотни сражений и стычек, муж, известный и почитаемый повсюду в Европе! Найджел уставился на него, словно ему явилось небесное видение. Лучники в смущении попятились, а монахи, наоборот, придвинулись поближе, пожирая глазами героя французских кампаний. Аббат сменил тон, а его сердитое лицо расплылось в улыбке.
— Да, сэр Джон, в нашей мирной обители мы не искушены в рыцарских гербах, — сказал он. — Но как ни толсты наши стены, слава о твоих подвигах проникла и к нам сюда. Коль тебе угодно принять участие в сем юном и сбившемся с пути сквайре, то не нам мешать твоему желанию сотворить добро или отказать в милости, о которой ты ходатайствуешь. И я воистину рад, что он обрел покровителя, в коем найдет для себя во всем благой пример.
— Благодарю тебя за твою любезность, отче аббат, — небрежно ответил Чандос. — Но у сего юного сквайра есть друг получше меня, более милостивый к тем, кого он любит, и более грозный для тех, кто вызвал его гнев. От него-то я и приехал.
— Прошу тебя, благородный, всеми почитаемый сэр, — сказал Найджел, — сообщить мне, что тебе поручено.
— Поручено мне, mon ami[9], передать, что твой друг скоро прибудет в ваши края и хочет переночевать в Тилфордском поместье в знак его любви и уважения к вашему роду.
— Наш дом к его услугам, — ответил Найджел, — но от души надеюсь, что солдатская пища и бедный кров придутся ему по вкусу. Мы встретим его всем лучшим, что только у нас есть, но лучшее это очень скромно.
— Он и вправду солдат, причем из лучших, — сказал Чандос со смехом. — И ему доводилось спать на постелях пожестче, чем та, что он найдет у тебя в доме.
— У меня мало друзей, благородный сэр, — произнес Найджел с недоумением. — Прошу, назови мне его имя.
— Эдуард.
— Сэр Эдуард Мортимер, быть может? Из Кента? Или сэр Эдуард Брокас, о котором столько рассказывает леди Эрминтруда?
— Нет. Известен он просто как Эдуард. Ну а если тебе так уж хочется знать, то его родовое имя — Плантагенет. Ибо гостеприимства под твоим кровом ищет твой и мой государь, его величество король Англии Эдуард.